— Дезактивировать, — приказал Дрейфус.
Когда кабинет опустел, Том поднял компад, который держал между коленями, и записал свои впечатления о Верноне, по старинке пользуясь стилосом, — так ему больше нравилось. Только смутная тревога мешала работать, и избавиться от нее не удавалось. Бета-симулякров он опрашивал не раз и не два, поэтому считал, что хорошо знает их повадки. Никогда прежде Том не чувствовал в цифровом дубликате душу и не сказал бы, что почувствовал ее на этот раз. Однако чем-то этот раз отличался. Впервые Том испытывал потребность заручиться доверием бета-копии и размышлял о том, что для этого понадобится.
Человек доверяет машинам, но не рассчитывает на взаимность.
— Активировать Дельфин Раскин-Сарторий, — объявил Дрейфус.
В кабинете для допросов появилась женщина. Ростом выше Дрейфуса, она была в простой белой блузе, брюках и белых же туфлях на плоской подошве. Рукава закатала до локтей, штанины — до коленей. Руки она сложила на груди и переместила вес на одну ногу, словно чего-то ждала. Из украшений лишь серебряные браслеты на запястьях, лицо сердечком — ни красивым, ни миловидным не назовешь, хотя уродливым тоже. Ни следа косметики. Глаза светло-бирюзовые, волосы убраны ото лба и завязаны грязной тряпкой, из-под которой выбивались вьющиеся пряди.
— Дельфин? — обратился к ней Дрейфус.
— Да. Где я?
— В анклаве «Доспехов». Боюсь, у меня плохие новости. Раскин-Сарторий уничтожен.
Дельфин кивнула, словно втайне этого опасалась.
— Я спрашивала вашу коллегу о Верноне. Она не сказала ни слова, только я умею читать между строк и поняла, что случилось страшное. Вернон…
— Да, Вернон погиб. Все остальные тоже. Но нам удалось получить его бета-копию.
Дельфин на миг закрыла глаза.
— Я хочу с ним поговорить.
— Нельзя, — отрезал Дрейфус, но, поддавшись порыву, добавил: — Сейчас нельзя; возможно, потом получится. Сперва мне нужно опросить вас по отдельности. Вряд ли «пузырь» уничтожили случайно. Если атака была намеренной, значит это преступление, одно из самых ужасных со времен Восьмидесяти. Я хочу, чтобы свершилось правосудие, но для этого мне необходима помощь всех свидетелей.
— Вы же говорили, что никто не уцелел.
— У нас лишь три беты. Шаг за шагом я восстанавливаю случившееся, но ваши показания не менее важны, чем остальные.
— Чем смогу, помогу.
— Хочу выяснить, что творилось в самые последние минуты. Насколько я понимаю, вы хотели продать свои работы третьей стороне.
— Да, Дравидяну.
— Расскажите все, что знаете о Дравидяне, от начала до конца. Потом об искусстве.
— С какой стати вас интересует искусство?
— Оно связано с преступлением. Я должен разобраться, что к чему.
— Дело только в этом? Абстрактного интереса к искусству у вас нет?
— Я человек простой.
— Но вы знаете, что вам нравится.
Дрейфус скупо улыбнулся:
— Я видел скульптуру, над которой вы работали. Большую, с мужским лицом.
— И что о ней скажете?
— Она запала мне в душу.
— На это я и рассчитывала. Возможно, не так вы и просты.
Прежде чем заговорить снова, Дрейфус внимательно посмотрел на Дельфин:
— По-моему, вас не слишком огорчила гибель.
— Я не погибла.
— Я расследую ваше убийство.
— Правильно, одну мою ипостась убили. Но самая важная ипостась — та, что сейчас меня волнует, — с вами разговаривает. Хотите — верьте, хотите — нет, но я чувствую себя живой целиком и полностью. Поймите меня правильно: я за то, чтобы справедливость восторжествовала, но оплакивать себя не собираюсь.
— Восторгаюсь силой вашей веры.
— Дело не в вере. Я так чувствую, потому что росла в семье, считающей бета-копию совершенно естественной формой существования. Моя мать умерла в Городе Бездны за много лет до того, как я родилась из клона ее утробы. Я знала ее лишь как бету, но относилась как к нормальному человеку.
— Не сомневаюсь.
— Если бы погиб близкий вам человек, вы бы отвергли его бета-личность, как ненастоящую?
— Вопрос так ни разу не вставал.
— Ни разу не погибал близкий вам человек, имеющий бета-копию? — недоверчиво спросила Дельфин — При вашей-то работе?
— Я этого не говорил.
— Так кто-то погиб?
— Мы здесь не для того, чтобы рассуждать об абстрактном, — напомнил Дрейфус.
— Не представляю себе ничего менее абстрактного, чем жизнь и смерть.
— Вернемся к Дравидяну.
— Я затронула больную тему?
— Расскажите про ультра.