— Занят?
— Да.
— А что ты делаешь? Я могу тебе помочь?
— Нет! — не сдержавшись, раздраженно выкрикнул Тревис. Но Брендон, кажется, не заметил этого.
— А ты скоро освободишься? — продолжал допытывался мальчик.
— Да, черт побери! — последние слова Тревис произнес уже совсем тихо.
Его растерянный вид, настойчивые расспросы Брендона, наконец нелепость всей ситуации показались Алекс столь комичными, что она едва удержалась от улыбки.
— А ты придешь на наш праздник победы? Мама обещает, что это будет настоящий бланкет.
Тревис страдальчески вздохнул.
— Ты хочешь сказать — банкет, дружище?
— Да, да. Бланкет с угощением и мороженым.
Тревис уперся лбом в дверь.
— Хорошо. А теперь иди домой, — сказал он устало.
— Обещаешь, что скоро придешь?
— Обещаю.
— Ладно.
За дверью воцарилось выжидающее молчание.
— Эй, Тревис? — снова позвал Брендон.
— Да, что тебе?
— А ты можешь привести с собой тетю Алекс? Я не нашел ее в доме.
— Что?
— Ты можешь привести с собой тетю Алекс?
— Я приведу ее, не беспокойся.
— О’кей. До встречи, крокодил.
Однако Тревис не услышал удаляющихся шагов. За дверью было тихо. Значит, мальчишка все еще здесь.
— До встречи, крок, — вдруг повторил Брендон. По его голосу Тревис понял, что малыш чего-то ждет от него.
Увидев недоумение и растерянность на лице Тревиса, Алекс шепотом быстро подсказала:
— Отвечай «До скорой, крок».
Глаза их встретились: в ее взгляде было едва скрываемое озорство.
— До скорой встречи, крок, — неохотно процедил сквозь зубы Тревис, сознающий всю нелепость того, что делает.
Слава Богу, удовлетворенный Брендон наконец ушел. Слыша его удаляющиеся шаги, Алекс, прикрыв рот полой халатика, опустилась на пол и дала волю душившему ее смеху.
Тревис в безмолвии смотрел на нее.
8
В узких черных джинсах и черной трикотажной рубашке-поло Тревис, с глазами, слезящимися от дыма, держа на одной руке уцепившуюся за его шею Двухлетнюю Элизабет, а другой поворачивая вертела, жарил мясо на заднем крыльце дома Сары. Вокруг него и жаровни столпилась вся команда юных бейсболистов. Что ж, это был их праздник. Но где же Брендон? — думал Тревис, чувствуя себя немного обиженным. Черт побери, что он делает здесь, жаря бифштексы совершенно чужим людям, собравшимся на свой семейный пикник?
Он еще больше помрачнел, когда увидел на лужайке Алекс в окружении трех женщин — высокой брюнетки, ярко накрашенной немолодой блондинки и женщины в уродливом красном платье. Кажется, это она везла его из больницы и зовут ее Конни, если ему не изменяет память.
Увидев, как они оживленно о чем-то расспрашивают Алекс, Тревис вспомнил, сколько вопросов отнюдь не безобидного характера успели задать ему ее друзья. Они, в сущности, вели себя так, словно являются близкими родственниками Алекс и имеют полное право знать о его намерениях. Он представил, что бы с ними было, если бы они узнали, что пару часов назад он и столь оберегаемая ими Алекс занимались любовью не где-нибудь, а в ванной комнате. Они зажарили бы его живьем на вертеле или, еще хуже, пропустили бы через мясорубку и сделали фрикадельки.
Откуда было ему знать, что милая и интеллигентная Алекс, с нежнейшей, как лепесток розы, кожей, начнет таять в его объятиях, словно свеча на огне? Кто мог подумать, что за спокойной холодноватой внешностью и пуританской чистотой и рассудительностью таится натура страстная, еще не познавшая самое себя?
Он должен был сразу догадаться, что эта женщина — почти стопроцентный риск.
Разве он не почувствовал это в первую же минуту, как увидел ее? Присутствие Алекс как-то странно действовало на Тревиса, в ее обществе ему становилось не по себе. Куда девались его выдержка, самообладание, сарказм? Его тренированный ум допускал непростительные просчеты. Каждый раз, когда ему казалось, что он понял ее и определил ее место в веренице случайных встреч, которые посылала ему судьба в трудных и непредсказуемых буднях, Алекс тут же напрочь опрокидывала все его предположения, и все приходилось начинать заново. Она была переменчива, как апрельская погода.
Шон, дернувший Тревиса за рукав, помешал ему продолжить анализ неожиданных собственных превращений.
— Я все равно не понимаю, — капризно и требовательно заявил он, — почему люди не могут летать. Птицы летают, самолеты летают, а человек не может.
Тревис страдальчески вздохнул. Он по меньшей мере уже трижды ответил настырному мальчишке на этот вопрос.