Я нахмурилась; не понимая.
— Хочешь сказать, помогает сконцентрировать собственную силу?
— Не-а.
Я нахмурилась сильней.
— Он крадет силу у других магов, — подсказал Дойл.
— Но это невозможно, — изумилась я. — Не то что не позволено, просто физически невозможно воровать чью-то магию. Магия неотделима от личности, как разум, как характер.
— И да, и нет.
На меня вдруг навалилась усталость почти болезненная. Беременность пока никак на мне не отражалась — только этими внезапными приступами усталости.
— Здесь можно найти стул? — спросила я.
— Ох, простите, — сказал Вилсон. — То есть сейчас принесу.
Он вышел и вернулся со стулом.
— Вы бледны, — сказала Кармайкл. Она потянулась потрогать мне лоб, как ребенку, но опомнилась и отдернула руку. За нее это сделал Рис.
— У тебя кожа липкая и холодная. Нехорошо.
— Я просто устала.
— Мерри надо отвезти домой, — сказал Рис.
Холод присел возле меня, так что глаза у нас оказались на одном уровне, приложил руку к моей щеке.
— Объясни им все, Дойл, и поедем домой.
— Предназначение этого жезла — отбирать магию у других чародеев. Мерри права: отнять всю магию у кого-то нельзя, но жезл действует как аккумулятор — он впитывает энергию разных магов и передает ее своему владельцу. При этом его все время нужно подпитывать. Заклятие на жезле искусное, восходит к нашей магии давних времен, но несет отпечаток чего-то, сидхе не свойственного. Магия наша, но не вполне.
— Я понял, о чем она мне напоминает, — вмешался: Рис. — О людях. О тех из моих последователей, кто был способен к нашей магии. У них получалось ее воспроизводить, но никогда — точно.
— Эти знаки не вырезаны в дереве и не нанесены краской, — заметила Кармайкл.
— Чародей-сидхе мог бы нарисовать знаки всего лишь движением пальца и волей, но людям обычно нужно нечто более материальное. К примеру, наши последователи считали наши знаки власти татуировками, а потому перед битвой раскрашивали себя синей краской.
— Им это не помогало, — сказала Кармайкл.
— Помогало, пока мы обладали силой, — вздохнул Рис. — Но когда мы ее потеряли, только вредило — тем самым людям, кого мы должны были оберегать.
Вид у него был несчастный. Он и Дойл рассказывали мне, что случилось с их почитателями, когда сила покровителей уменьшилась настолько, что уже не могла их защищать.
— А найдется человек, который мог бы нарисовать эти символы? — спросила я. Сидя я чувствовала себя лучше.
— Одной лишь волей и словом — вряд ли.
— А чем тогда? — спросила Кармайкл.
— Телесными жидкостями, — ответил Джереми.
Все повернулись к нему.
— Если помните, я учился чародейству во времена славы сидхе. Когда нам в руки попадал образчик ваших чар, мы его копировали с помощью телесных жидкостей.
— На дереве нет видимых следов, а они остались бы, если использовать, допустим, кровь, — возразила Кармайкл.
— От слюны не останутся, — сказал Вилсон.
— Да, слюна подойдет, — кивнул Джереми. — Первым делом думают о крови или сперме, но слюна вполне подходит, это такой же телесный сок, как все прочие.
— Мы не брали соскоб с дерева, потому что опасались возможной реакции, — сказал Вилсон.
— Тот, кто это сделал, оставил вам образец своей ДНК, — улыбнулась я.
Мое недомогание уже прошло, я встала — и меня вывернуло прямо на пол криминалистической лаборатории.
Глава 38
Как только меня вытошнило, все прошло. Я долго извинялась, но в конце концов, пол — не вещественное доказательство и ничего ему не сделалось. Кармайкл дала мне мятную таблетку, и мы уехали. Повез нас Рис, договорившись оставить вторую машину до завтра. Кроме него, вести машину могла только я, а меня за руль пускать не хотели. Их можно понять.
Откинувшись на спинку сиденья, я сказала:
— Я думала, меня будет тошнить по утрам, а не по вечерам.
— У разных женщин бывает по-разному, — сказал Дойл с заднего сиденья.
— Ты знал таких, кого тошнило вечером? — спросила я.
— Да, — Ответил он коротко.
Я повернулась к Мраку — темному в темной машине, освещенной лишь мелькающими уличными огнями. Рядом с ним для пущего контраста сидел Холод. Баринтус сидел с другой стороны, старательно выдерживая расстояние между собой и Холодом.
— Кто это был? — спросила я.
— Моя жена, — ответил он и отвернулся к окну.
— Ты был женат?
— Да.
— А ребенок?
— И ребенок был.
— И что с ними стало?
— Умерли.
Я не знала, что сказать. Вдруг оказалось, что Дойл был женат, имел ребенка, потерял и его, и жену, а я ничего этого до сих пор не знала. Я повернулась и стала глядеть вперед, в машине повисло молчание.