Выбрать главу

«Ради вас я истекал потом и кровью, — подумал Клеменс. — Убивал ради вас. И ради моей доли в сборах».

Его голубые глаза вспыхнули.

— День сто сорок седьмой, в недрах земли, под одним из самых глубоких океанских желобов, — произнес он. — Мы достигли их города. Их Афин. Их Александрии. Их Манхэттена. Здесь был центр цивилизации.

Клеменс негромко покашлял. Вся съемочная группа мучилась кашлем — какой-то неопасный пещерный вирус. Еще одна болезнь в череде недомоганий, не пощадивших никого: сыпь от ядовитых лишайников, расстройство желудка от речной воды, затяжная лихорадка после нападения прозрачных муравьев, гниющие раны, головная боль из-за повышенного давления. Не говоря уже о герпесе и гонорее, свирепствовавших среди этого сборища похотливых мужчин и женщин.

Клеменс приблизился к высокому прозрачному натеку кальцита. Натеки сползали со стен подобно медленной, пластичной лавине медового цвета. Осветительный патрон, расположение которого было тщательно выбрано, подсвечивал камень сзади. Внутри, точно гигантское насекомое в куске янтаря, висел темный силуэт человека.

Клеменс перевел взгляд на камеру — на будущих зрителей, — словно приглашая к размышлениям.

— Какие новые чудеса мы тут увидим? — Он прижал фонарь к камню и заглянул внутрь. — Смотрите, смотрите моими глазами.

Потом медленно, дюйм за дюймом, стал перемещать луч фонаря. Постепенно темная фигура представала перед зрителем во всех своих жутких подробностях. Не человек, а некое первобытное существо. Символ регресса, каприз природы. Камера взяла крупный план.

Клеменс осветил бледные безволосые ноги, покрытые доисторическими татуировками. Луч фонаря остановился в паху существа. Гениталии были обернуты каким-то мешком с завязками из сыромятной кожи — нечто вроде фигового листа для этого уродливого Адама. Единственная одежда существа состояла из мешка, перевязанного кожаным шнурком, который обхватывал ягодицы. Кожа! — в мире, где не водились крупные животные… за исключением человека. Эти хейдлы все пускали в дело, даже человеческую кожу.

— Мы были их мечтой, — серьезным голосом произнес Клеменс в камеру. — А они — нашим кошмаром.

Клеменс передвинул луч выше. Существо выглядело одновременно изящным и свирепым. С крыльями как у купидона, оно не могло летать. Это даже не крылья, а зачатки крыльев, рудименты — почти смешные. Хотя какой уж тут смех. Тело существа покрывали раны и боевые шрамы, словно у обитающего на свалке пса.

Луч фонаря передвинулся выше и осветил жуткое лицо. Мутные розовые глаза — мертвые — уставились на Клеменса. Ему стало не по себе, хотя во время постановки кадра он уже все это видел. Существо, подобно сверчкам, мышам и всяким ползучим тварям, населявшим эти глубины, было альбиносом. Редкая белая растительность на лице. Ресницы и клочковатые усы выглядели почти изящными.

Тяжелые надбровные дуги выдавались вперед, как у обезьяны. Классический Homo erectus. Подпиленные зубы и изрезанные ножом мочки ушей, превратившиеся в бахрому. И главное украшение, из-за которого Клеменс выбрал его из множества тел, — пара бесформенных рогов. Потрясающие рога, фирменный знак Сатаны.

Рога представляли собой костяные наросты, что-то вроде раковой опухоли — как объяснили Клеменсу, весьма распространенной в подземном мире. Они росли прямо изо лба существа и идеально подходили к названию фильма. Каждая преисподняя нуждается в своем дьяволе.

И совершенно неважно, что он не тот дьявол, на поиски которого пустился Клеменс. Это вовсе не тело Сатаны, по слухам лежащее где-то в городе. И не имеет значения, что те, кого люди считали демонами, были их далекими предками или по меньшей мере дальними родственниками. С генеалогическим древом Клеменс разберется потом, в монтажной.

— Теперь хейдлы ушли, — произнес Клеменс в микрофон, прикрепленный к изодранной футболке. — Ушли навсегда, уничтоженные созданной человеком болезнью. Одни называют это геноцидом, другие — божественным промыслом. Я склоняюсь ко второму. Мы избавились от власти ужаса, который они навевали. Освободились от древней тирании. Ночь принадлежит нам, человечеству, и так будет всегда.

Клеменс отступил и поднял наполненный ужасом взгляд, словно Франкенштейн, пожираемый монстром, которого сам создал. Замерев, он сосчитал до пяти.

— Стоп!

Оператор, выглянувшая из-за треноги с камерой, подняла большие пальцы вверх. Звукорежиссер снял наушники и махнул рукой — все в порядке. Отличный дубль.