Если нет повода для беспокойства, улучишь момент, да и метнёшься по тоннелю или боковой сбойке, нырнёшь в устье воздушного канала, в силовой коллектор, где все стены увешаны кронштейнами с кабелями высокого напряжения, в запутанную систему перекачки, в скрученные улиткой или спиралью бетонные ходы, которые могут привести неизвестно куда.
Кое-кто растревожил меня рассказами об автоматических самонаводящихся пулемётах типа «Сова», об электронных ловушках, но мне везло, Бог миловал, я с ними не сталкивался. Правда, часто попадались приборы, напоминающие газоанализатор или иной датчик, видел телевизионные камеры, но обошлось: техника всегда работала у нас плохо, что для России и не новость вовсе. На это я и уповал, а иначе и соваться было нечего.
И шаг за шагом, год за годом, тайком от всех я кропотливо, как пчела, по крохам собирал материал, и ни одна живая душа — никто! — не знал об этой стороне моей жизни. Кроме жены, разумеется.
Обычно я уходил в ночь. Каждый раз жена провожала меня, как в последний раз. Потому что, не вернись я утром, было бы неизвестно даже, где меня искать. Исчез — как в воду канул. И разумеется, большого энтузиазма это у жены не вызывало — ни энтузиазма, ни одобрения, ни поощрения. Однако поделать ни она, ни я ничего не могли: автор — человек подневольный, он пленник своих сюжетов. Мой роман к тому времени уже объявил мобилизацию и прислал мне повестку: деться от призыва было некуда. А дезертировать или уклоняться от риска я не привык.
И постепенно, постепенно, с каждым спуском, словно таинственный Китеж-град, открывалась под землёй другая Москва — параллельный город, зеркальное отражение. Там, внизу, на глубине, существовали другие мы, наше отражение: перевёрнутый мир, перевёрнутое существование… Семьдесят с лишним лет мы вели подземную жизнь в отражённом нижнем мире.
Едва я понял, о чём роман, сюжет покатился сам собой со скоростью курьерского поезда. Это был роман о нас, пленниках сумасбродной идеи всеобщего счастья, загнавшей нас ради этого счастья под землю.
Десятки лет мы обитали там, во тьме, без всякой надежды выбраться на поверхность и потому ненавидящие её, готовые сражаться с ней, чтобы вслед за нами все человечество оказалось внизу и подобно нам во имя пустых химер влачило бы там жалкое существование.
Не только в сборе материала, но и в работе над текстом неоценимую услугу мне оказал изрядный опыт, приобретённый в Министерстве обороны. Я помню многих своих пациентов. Лётчиков из особых секретных эскадрилий, летающих над чужой территорией. Командный состав атомных подводных лодок, которые многие месяцы дежурили под водой на стратегических ядерных точках у берегов Америки, туда они ходили подо льдом через Северный полюс.
Помню профессионала-разведчика, который впервые за много лет попал на родину.
Офицеры, связанные с подземными объектами, редко бывали на солнце, и, хотя для профилактики их облучали ртутно-кварцевыми лампами, дозы природного ультрафиолета оставались низкими, что препятствовало образованию меланина, красящего пигмента. Эти пациенты отличались особой бледностью, глаза и волосы их выглядели блеклыми.
Два-три раза я наблюдал альбиносов с полным отсутствием меланина. Они обращали на себя внимание белыми волосами, необычайно бледной кожей, но главное — дьявольскими глазами: красный зрачок, горящий взгляд… Правда, в этом не было никакой мистики, просто сквозь прозрачную из-за отсутствия красящего пигмента радужную оболочку виднелось глазное дно, кровеносные сосуды.
Глаза альбиносов — зрелище не для слабонервных. В ярко красных зрачках казалось, полыхают безумие и ненависть, к тому же глаза светились в темноте, как у животных, и отдавали жутью — увидишь, кровь стынет в жилах.
Альбиносами я населил подземную Москву, историческую и современную, секретные бункеры.
Меня частенько пытают, почему я спускался один? Признаюсь: я вообще индивидуалист. Так устроен. Коллективизм мне не свойственен. И, как говорится, никогда не снился. Автор — должность монаршья, трон редко делят. И хотя есть удачные примеры парного сочинительства, меня так и подмывает осведомиться: кто из вас думает, а кто пером водит? Вдвоём, на мой взгляд, лучше дрова пилить.
Следует, вероятно, учесть, что по зодиаку я — Лев, по восточному знаку — Кот. Звери весьма самостоятельные, гуляют сами по себе.
Как я уже говорил в молодости я был боксёром. Это вам не команда, где можно уповать на партнёра. И хотя боксёры поднимаются на ринг вдвоём, каждый из них одинок: они соперники. Помню это мучительное одиночество в переполненном зале, когда поверх перчаток смотришь сопернику в глаза. Да, на ринг выходят, чтобы победить, ничьей в боксе не бывает, на ринге каждый одинок.
Мне приходилось играть в команде — футбол, ручной мяч, но и там я подыскал себе подходящее место: в воротах! И когда я бродяжничал, когда скитался с рюкзаком и спальным мешком, ходил всегда один: больше народу мне в дороге не вынести.
Спускаться под землю одному или кого-то с собою брать — вопрос уместный и весьма спорный. Разумеется, если ты внизу один, никто тебе не поможет, не подстрахует, а случись что, не выручит. Однако на двоих и риска вдвое больше. Как и вероятность оплошности, опрометчивого шага, не говоря уже о степени молчания. Недаром кто-то из умных сказал: знают двое, знают все.