Высадив пассажиров, автобусы уезжали, чтобы вернуться за ними в конце дня. С высоты соседних домов забавно было наблюдать, как под вечер ездоки нескончаемой чередой тянутся из будки, вмещающей на глаз лишь несколько человек. Иногда автобусы запаздывали, и большая толпа дожидалась их посреди пустыря.
Окрестные жители называли приезжих шахтёрами, и с тех пор так и велось.
— Шахтёры приехали, — кивали на автобусы старухи, сидящие на лавках у подъездов домов.
По ночам вереницы самосвалов вывозили с пустыря известняк, кузов каждой машины был доверху забит белой породой, хотя никто не видел на пустыре землеройных машин.
Со временем за забором появились лёгкие павильоны, навесы, ангары, цветники и дорожки, посреди пустыря возник обширный и глубокий котлован, на краю, выходящем к проспекту, выросли три высоких дома, видные издалека. Поговаривали, что под пустырём находится секретный город, который специалисты и знатоки именовали НИБО «Наука» и за который многие чины из госбезопасности удостоились орденов.
Отряд изнемогал от усталости, Першин понял, что ещё день-два, люди свалятся. Он решил устроить им передышку, объявил увольнение на сутки, каждый был волен делать что вздумается.
Ключников решил, что поедет в Звенигород. Две недели он не видел домашних и Галю, надо было подать заявление и готовиться к свадьбе. Занятый погонями и боями, он не думал об этом, но вот передышка и разом вспомнился Звенигород: лес, овраги, ручьи, дом над обрывом и сенной сарай, где уединялись они с Галей. Его остро потянуло туда, и если б не форма оружие и камуфляжная краска на лице и руках, он помчался бы на вокзал, чтобы поспеть на ближайшую электричку.
В штабе он умылся и переоделся, но вместо того, чтобы бежать на вокзал, медленно брёл по улице, как будто имел в запасе уйму времени и не знал, куда себя деть.
Это было странное состояние. Пребывая в здравом уме и полной памяти, он отчётливо понимал, что следует спешить — торопись, торопись, служивый, времени в обрез, каждая минута на счёту, не теряй попусту. Однако по непонятной причине он неприкаянно таскался по улицам, пока не обнаружил себя на Волхонке: ноги сами привели его сюда. Дворами и террасами он прошёл к церкви Антипия, что на Колымажском дворе за Музеем изящных искусств. Он прогуливался здесь недавно с Аней, отсюда рукой было подать до её дома.
Так же медленно, но не колеблясь нисколько, точно кто-то вёл его за руку, он добрёл до Знаменского переулка, зашёл в знакомый двор, поднялся на третий этаж и позвонил.
Аня открыла сразу и не удивилась, словно он бывал здесь не раз.
— Вот и ты, — кивнула она, точно они сговорились заранее, но он задержался в пути. — Наконец-то.
— Ты ждала меня?! — поразился Ключников.
— Я знала, что ты придёшь, — ответила она спокойно, как будто речь шла о чём-то привычном.
— Откуда? — недоуменно воззрился на неё Ключников.
— А я сама тебя позвала, — она закрыла за ним дверь.
— Как?! — опешил он и застыл у порога.
— Проснулась и подумала: пусть он придёт. Как видишь… — улыбнулась она, призывая его в свидетели, что задуманное сбылось.
— Я сам пришёл! — запротестовал Ключников.
— Не-е-ет! — насмешливо передразнила она его. — Это я захотела. Сам ты бы поехал в Звенигород.
Он остолбенел и глазел ошеломлённо, не зная, что думать. Она за руку привела его в свою комнату, квартира поразила его простором и пустотой, — ни мебели, ни людей, голые стены, ёмкая глубина, чемоданы, постели, разостланные на полу.
— Уезжаете? — спросил Ключников, обозревая чемоданы и дорожные сумки.
Она кивнула с грустным смирением — что делать, мол, и объяснила, хотя он и не спрашивал:
— Мои все на таможне. Багаж сдают.
— Трудно? — поинтересовался он, потому что слышал об этом не раз.
— Что у нас легко? — усмехнулась она. — Там такое творится… Второй день торчат, отлучиться нельзя.
Посреди комнаты сиротливо стоял колченогий табурет, Ключников хотел сесть, но Аня подняла его.
— Прими душ, — предложила она просто, как будто была уверена, что он не ослушается.
Ключников покорно отправился в ванную и, раздевшись, стал под струю. Все, что происходило выглядело странно, как причудливый сон, но и наяву было странно, Ключников был смущён и скован, точно делал что-то, несвойственное ему. Однако он не строптивелся, понимая, что деться некуда: он обречён и от судьбы не уйти.
Когда он вышел из ванны, Аня раздевшись, сидела на колченогом табурете и расчёсывала волосы. Она поднялась навстречу, не стыдясь наготы, и обняла его. Как тогда, в машине, губы у неё были мягкие и влажные, она помогала себе языком, Ключников почувствовал лёгкую слабость, голова пошла кругом.
Его опыт был ограничен одной женщиной, первой и последней, которую он узнал ещё юношей, школьником, почти подростком, за все годы он не знал никого, кроме Гали, и не подозревал, что бывает иначе. Сейчас его ошеломила новизна.
Аня была изобретательна, её непредсказуемость и своенравие проявлялись в постели в полной мере. Она была раскована и свободна, Ключников иногда замирал от неожиданности, когда она без раздумий делала то, что взбредало ей в голову. Стыдясь, он цепенел, тогда как она без остатка отдавалась страсти, необузданных всплесков которой он страшился. Ему становилось неловко за свою сдержанность и смущение, а она была неистощима на выдумку, буйная фантазия била через край.