Казалось, Али никогда этого не делала. Она боялась показаться неуклюжей или неискренней. Если бы она готовилась заранее, хотя бы мысленно, у нее ничего бы не получилось. И все же нельзя сказать, что руки ее не дрожали, когда она расстегнула пуговицы и обнажила плечи. Одежда упала на пол.
Обнаженное тело чувствовало тепло светильников. Краешком глаза Али заметила, что этот свет, которому двадцать тысяч лет, превратил ее тело в золото.
Когда они прижались друг к другу, Али подумала, что есть хотя бы один голод, который теперь нетрудно утолить.
Их разбудил крик Челси. У нее вошло в привычку мыть по утрам голову на берегу озера.
— А мы здесь, оказывается, не одни, — пробормотала Али.
Ей приснился апельсиновый сок и печальное уханье горлицы. И запах дубового дыма в горном воздухе.
Айк так и не выпустил ее из объятий. Так обидно, когда утро нового дня испорчено ложной тревогой.
Потом в башню долетели и другие крики. Айк вскочил и высунулся из окна; спина его пестрела насечками, шрамами, буквами — свидетельствами старых мучений.
— Что-то случилось, — бросил он, хватая одежду и нож.
Али спустилась вслед за ним, и они — самые последние — присоединились к остальным на берегу. Все дрожали. Было не холоднее, чем обычно, но люди слишком исхудали.
— Вот и Айк, — сказал кто-то, и все расступились.
В озере плавал труп. Он лежал у самого берега, спокойный, как вода.
— Это не хейдл, — пробормотал Сперриер.
— Здоровенный был, — заметил Руис. — Может, кто-то из людей Уокера?
— Уокера? Откуда? — удивился Твиггс.
— Например, упал с плота и утонул. И его прибило сюда.
Тело принесло к берегу, словно покинутый корабль; оно лежало головой вперед, кверху мертвенно-бледным, отбеленным лицом, на воде покачивались обмякшие руки. Глаз не было.
— Я думала, что там плавает бревно, и хотела его вытащить, — рассказывала Челси. — Потом увидела.
Айк зашел в воду и нагнулся над телом, стоя спиной к берегу. Али показалось, что блеснул нож. Через минуту Айк повернулся к остальным, таща за собой труп.
— Точно, солдат.
— Совпадение, — предположил Руис. — Должно же было его прибить где-нибудь к берегу.
— Почему именно сюда? Он вообще мог затонуть или разложиться. Или его могли съесть.
— Его сберегли нарочно, — сказал Айк.
Али заметила то, чего другие, кажется, не видели, — насечку на бедре — там, где Айк ткнул ножом.
— То есть что-то такое в воде? — спросила Пиа.
— Нет, — ответил Айк. — Это сделано иначе.
— Хейдлы? — уточнил Руис.
— Да.
— Течение. Вероятность…
— Его сюда нарочно притащили.
Спутникам Айка потребовалось несколько минут, чтобы переварить сообщение.
— А зачем? — спросил Трой.
— Наверное, в качестве предупреждения, — предположил Твиггс.
— Хотят прогнать нас домой? — засмеялся Руис.
— Вы не поняли, — спокойно возразил Айк. — Это подарок.
— Приносят нам жертву?
— Я как раз думал — поймете вы или нет. Они могли его сами съесть.
Наступило молчание.
— Нам предлагают в пищу мертвеца? — прохныкала Пиа. — Для еды?
— Вопрос — почему вдруг? — сказал Айк, глядя на темное озеро.
Твиггс был оскорблен:
— Они считают нас каннибалами?
— Просто думают, что мы хотим выжить.
И Айк сделал страшную вещь. Он не оттолкнул труп от берега, а стал ждать.
— Чего ты ждешь? — возмутился Твиггс. — Убери его.
Айк молча ждал.
Искушение было отвратительное. Наконец Руис сказал:
— Ты о нас плохо думаешь, Айк.
— Не смей нас оскорблять, — потребовал Твиггс.
Айк не обратил на него внимания. Молча ждал, что скажут остальные. Прошла еще минута. Все смотрели на него. Никто не хотел сказать «да», никто не хотел сказать «нет». А он не собирался решать за всех. Даже Али не отвергла предложение с ходу.
Айк терпеливо ждал. Мертвый солдат покачивался позади него. Он тоже терпеливо ждал.
Али не сомневалась, что все думают об одном и том же — какой у него вкус, и насколько его хватит, и кто этим займется. Наконец она вышла вперед и ответила за всех:
— Ну, допустим, мы бы его съели. А что потом?
Айк вздохнул.
— Вот именно, — подхватила Пиа через несколько секунд.
Руис и Сперриер прикрыли глаза. Трой слегка покачал головой.
— Слава тебе господи, — сказал Твиггс.
Путники изнывали в крепости, сил едва хватало, чтобы выйти наружу помочиться. По очереди жались на матрацах — не очень-то приятно лежать на собственных костях.
Вот, значит, каково голодать, думала Али. Голод — ожидание окончательного изнеможения. Али всегда гордилась умением преодолеть себя. Однако легко отказаться от мирских соблазнов, когда знаешь, что можешь к ним вернуться. А с настоящим голодом совсем не так. Уход — это тяжкое однообразие.
Пока их силы не иссякли окончательно, Али и Айк провели еще две ночи в освещенной комнате. Тридцатого ноября они спустились к остальным. У Али кружилась голова, и она больше не смогла подняться по лестнице.
Голод сделал людей очень старыми — и совсем молодыми. Твиггс выглядел особенно постаревшим, лицо ввалилось, челюсть отвисла. И в то же время они напоминали детей — спали каждый день все больше и больше, свернувшись калачиком. Кроме Айка, который, как лошадь, боялся ложиться, они спали уже по двадцать часов.
Али пыталась заставить себя работать, соблюдать гигиену, молиться, рисовать карты. Пыталась навести хоть какой-то порядок в этом хаосе Господнем.
Второго декабря утром от озера донеслась какая-то возня.
Те, кто еще мог сидеть, попытались выпрямиться: сбылись их худшие страхи. За ними пришли хейдлы.
Казалось, на берегу собралась стая волков.
Кто-то обрывочно шептал. Трой заковылял на поиски Айка, но его не слушались ноги. Он опять уселся.
— Не могли подождать, — тихо простонал Твиггс. — Так хотелось умереть во сне.
— Заткнись! — прошипел Руис. — И выключи фонарь. Может, они и не знают, что мы здесь. — Он поднялся на ноги и в призрачном свечении камня, пошатываясь, побрел к бойнице, вырубленной рядом с входом. Осторожно, как вор, высунул голову. И скользнул вниз.
— Что там? — прошептал Сперриер.
Но упавший молчал.
Сперриер подполз поближе.
— Руис, эй! Господи, да у него затылка нет!
И тут началась атака.
Внутрь повалили расплывчатые фигуры, какие-то звериные силуэты на фоне светящихся стен.
— О боже мой! — завопил Твиггс.
И если бы не его вопль, их всех скосили бы из пулемета. Воцарилась тишина.
— Не стрелять! — скомандовал кто-то. — Кто сказал «боже мой»?
— Я, — проныл Твиггс. — Дэвид Твиггс.
— Не может быть!
— Наверное, ловушка, — сказал другой голос.
— Да это же мы! — крикнул Сперриер и посветил фонарем себе в лицо.
— Солдаты! — закричала Пиа. — Американцы!
По залу рыскали лучи.
Обросшие солдаты, не разгибаясь, сновали по всем углам, готовые стрелять. Трудно сказать, кто больше удивился — отупевшие от голода ученые или озверевшие остатки команды Уокера.
— Не двигаться! Не двигаться! — орали солдаты.
У них были красные глаза. Они никому и ничему не верили. Дула винтовок так и порхали в поисках противника — словно стайка колибри.
— Несите сюда полковника, — сказал кто-то.
Принесли Уокера — он сидел на винтовке, которую держали в руках двое солдат. Али показалось, что полковник изнурен голодом, но тут же увидела кровь. Сквозь искромсанные штанины торчали вошедшие в мясо и кости осколки обсидиана.
Таким изможденным он выглядел из-за боли. Однако хватки своей полковник не утратил. Уокер окинул зал хищным взглядом.
— Вы что, больны? — осведомился он.
Али увидела себя и своих спутников со стороны — исхудавшие тени, едва способные сидеть. Настоящие пугала.
— Мы просто голодные, — объяснил Сперриер. — У вас есть еда?
Уокер посмотрел на них.
— А где остальные? Насколько я помню, вас было не девять, а побольше.