Под конец этой тирады глаза капитана затуманились слезой, а голос растроганно дрогнул; и Петр с беспокойством подумал, что если образованный негодяй куда хуже необразованного, то негодяй образованный, да еще и плаксивый - самый опасный из всех негодяев.
- Почему же только пятьдесят? - сказал он.- Почему не сто, не двести тысяч?
Лицо капитана, выражавшее растроганность, снова прояснилось в улыбке.
- Кажется, синьор да Кукан, вы наконец-то вернулись к разуму! Скажите, где резиденция вашего семейства, напишите им пару строчек, что вы живы и здоровы и вернетесь домой, как только ваш посланец, которого я отправлю, вернется с суммой, только что вами названной,- и все будет в порядке.
- Вот вы сейчас сказали, что я наконец-то вернулся к разуму,- сказал Петр,- но это неверно: я никогда не отпускал от себя разум, а потому и возвращаться мне к нему не было необходимости. Впрочем, и все остальное не так. Да, я вращался в придворных кругах, да, было время, когда я обладал и могуществом, и славой, но, увы, то время миновало, ненадолго наступил период упадка, и вместо Титана, каким я себя полагал, перед вами - граф де Пустойкарман из Скудного. Ибо нет у меня родового имения, капитан, нет даже жалкой хижины, которую я мог бы назвать своим домом, и нет ни жены, ни детей, ни родителей, ни братьев с сестрами - в общем, никогошень-ки на всем белом свете. Говорю я это отнюдь не для того, чтобы пожалеть самого себя в таком абсолютном одиночестве виноват я сам,- а чтобы вам стало ясно: из гранитной скалы скорее выжмешь апельсиновый сок, чем из меня хоть на грош больше того, что я вам предложил, то есть пятисот цехинов; это - последнее и единственное, что у меня есть, потому что сотня цехинов нужна мне, чтобы купить одежду, оружие и лошадь.
- Вряд ли вам представится такая возможность,- угрожающим тоном проговорил Эмилио.- Ибо, если вы в самом деле так бедны, как утверждаете, я прикажу бросить вас в то самое море, из которого мы вас выудили, причем в том месте, где водится много акул.
- Сделайте это! - вскричал Петр.- Всю жизнь я сталкивался с человеческой глупостью и жадностью, и это уже утомило меня. Мне приятнее угодить в пасть акулы, чем в лапы такого гнусного живодера, как вы!
- Возьмите обратно эти слова! - Краска, бросившаяся в смуглое лицо капитана, свидетельствовала, что им овладела страсть, лишавшая его способности мыслить, что, согласно формуле Петра, означало утрату свободы.Никакой я не гнусный живодер, я бандит, чьи предки издавна кормились тем, что отпускали за соответствующий выкуп состоятельных людей, похищенных ими и брошенных в заточение. Я - Морселли: говорит вам что-нибудь это имя?
- Кроме того, что оно приятно на слух и красиво, оно мне ничего не говорит.
- В таком случае ручаюсь вам, не скоро вы его забудете,- сказал капитан.- Ибо не только я, но и все, кто хоть что-нибудь значат на этом судне,- Морселли.
- Великолепно,- бросил Петр.
- Так какое же ваше последнее слово прежде, чем я исполню свою угрозу' и велю швырнуть вас за борт?
- А достаточно тут акул?
- Будьте спокойны, в этих местах акул целые стаи.
- Ну, тогда раскройте пошире уши и навострите ум,- заговорил Петр.Что у меня нет нигде никого, кто мог бы заплатить за меня хоть дырявый медяк, это я сказал уже достаточно ясно и повторять не намерен. Хочу лишь предостеречь вас от роковой ошибки, которую вы совершите, если бросите меня на съедение акулам за то, что я не отвечаю вашим традиционным бандитским представлениям. Этим вы уничтожите исключительные свойства, какими я наделен и которые сделали меня вельможей; я становился им несколько раз, точнее, трижды, и столько же раз, как в данный момент, переставал им быть; но затем, всякий раз по-иному, я снова добивался прежнего положения. Ибо, капитан Морселли, я вам не кто-нибудь, и жизнь моя не похожа на гладь пруда, затянутого ряской,- она похожа на бурное море. Если вы справитесь со своей страстью, которая временно превратила вас в грубое и жадное животное, и снова начнете мыслить, как подобает свободному человеку, то вы обязательно придете к выводу: лишить меня жизни вы всегда успеете. Войдя в Родосскую гавань, вы подняли сигнал, что желаете пополнить команду. Как вы согласуете это с вашими бандитскими принципами? Принимаете ли вы на службу исключительно тех, за кого родственники готовы уплатить полсотни тысяч цехинов, а теми, у кого таких родственников нет, кормите акул? Или вы делаете различие между свободными моряками - и людьми, которых держите заложниками? Если так, то не понимаю, почему именно меня вы отнесли к разряду пленных заложников и почему вы для почину не наймете меня матросом? Полагаю, что в Родосе ваши попытки нанять человека были не весьма успешны;
- Не будьте ослом,- сказал капитан.- Вы, с вашими белыми руками и вашим cogito,- такой же матрос, как я храмовая танцовщица. Тем более что мне нужен не матрос, а судовой лекарь.
- Я к вашим услугам,- заявил Петр. Капитан недоверчиво поднял брови.
- Вы - лекарь?!
- Более того: как сыну алхимика, мне ведомы рецепты и процедуры, о каких обыкновенный врач и понятия не имеет. Например, я сумел бы наверняка и безболезненно избавить вас от бородавки, которая вас уродует.
С лицом, искаженным бешенством, капитан взревел:
- Акилле! Антонио!
В каюту ворвались двое диких курчавых Морселли - видно, сторожили за дверью.
- Сейчас же бросьте этого типа в море! Subito, subito! [Быстро, быстро! (ит.)]
Петр быстро встал и поднял обе руки, чтобы по возможности сохранить их свободными, и, воспользовавшись тем, что грозные верзилы надвигались на него грудью, рядышком, он изо всех сил стукнул их лохматыми головами друг о друга, отчего произошел звук, как если бы стукнулись лбами два барана; но так как в отличие от баранов молодые Морселли не были приспособлены к таким ударам, то оба рухнули на пол без сознания.
- Убивают! - заверещал капитан на диво писклявым испуганным голосом, столь неподобающим для его смуглого, мускулистого горла.- Мерзавец, ты убил их!
- Отнюдь,- сказал Петр, усаживаясь на свое место.- Во-первых, я еще не совсем в форме, во-вторых, вовсе не желаю, чтобы весь род Морселли объявил мне вендетту, а в-третьих, мне было бы жалко убивать такие красивые многообещающие экземпляры. Успокойтесь, капитан. Оба ваших драгоценных родственника так юны и так полны жизни, а интеллект их запрятан так глубоко и совершенно, что незначительное сотрясение мозга, которое я, быть может, да и то не наверное, у них вызвал, вряд ли надолго повредит их здоровью.
Тем временем капитан Эмилио с трогательной отеческой тревогой склонился над бесчувственными племянниками и, убедившись, что они дышат, медленно выпрямился и с явным уважением обратился к Петру: