- Я этого ждал,- сказал капитан.- Но есть загвоздочка.
Петр спросил - какая.
- В Стамбуле я собирался пополнить запас пресной воды,- объяснил капитан.- Той, что у нас осталась, до Марселя не хватит. Придется остановиться где-нибудь по дороге. Но если я правильно понял причину изменения вашего маршрута, полагаю, вам не хотелось бы делать остановку в порту, находящемся под властью Турции.
- Сдается, я стал весьма неудобным пассажиром.
- Не отрицаю. Было ошибкой, что вы открыли мне свое турецкое имя и звание. Это слышал юнга, и теперь это знают все.
- Я готов покинуть "Дульсинею" в первом же христианском порту.
- Это будет весьма благородно с вашей стороны. Остается надеяться, что мы благополучно доберемся до такого порта. Еще что-нибудь, мсье де Кукан?
- Человек, которого вы взяли на место юнги,- мой друг. Я бы просил вас отпустить его с тем, чтобы он мог наняться на "Венецию".
- Это будет трудно сделать. Как видите, якоря уже подняты и мы плывем. Если он в самом деле ваш друг, пускай лучше остается с вами - он может оказаться вам полезным. Службы я от него не потребую. И советую вам ни на шаг не отходить друг от друга. Когда один из вас спит, другой пускай стоит на страже да хорошенько прислушивается. Оружие у вас есть?
Петр ответил, что, кроме шпаги, у него есть два пистолета.
- Я принесу вам еще два и запас патронов, но после наступления темноты,- сказал капитан.- Надеюсь, у вас есть достаточный опыт, и мне нет нужды объяснять, в каком вы положении.
- Я считал, что капитан отвечает за поведение команды.
- Безусловно, за поведение команды и за вашу безопасность я отвечаю жизнью. Вопрос лишь в том, стоит ли моя жизнь при таком стечении обстоятельств хоть понюшки табаку.
БУНТ НА "ДУЛЬСИНЕЕ"
Один из рулевых умер вскоре после отплытия "Дульсинеи" из Родосской бухты и был похоронен по-матросски, то есть зашит в кусок старого паруса и сброшен в море; Беппо, верткий юнга, в силу нежного возраста не мог считаться полноценным мужчиной. Таким образом, распределение сил - в том случае, если б команда разохотилась на огромную сумму, назначенную за голову Петра,-не было неблагоприятным для него. Сам Петр стоил пятерых. Франта троих, капитан Ванделаар, маленький, да удаленький,- по меньшей мере одного; стало быть, против девяти чистых стояло четыре с половиной потенциально нечистых, а именно: бравый венский рулевой, два простых матроса, кок и несовершеннолетний Беппо. К тому же авторитет капитана Ванделаара - который держался так, словно ничего не случилось, разве что стал чуточку резче и проводил на мостике и на палубе больше времени, чем это казалось необходимым,- был так высок, что если команду и посещали грешные помыслы о двухстах тысячах цехинов, приходившихся на каждого (Беппо, понятно, не получил бы ничего, да и что этакому молокососу делать с такой уймой денег),- то при виде серьезной, трезвой, недоступной шуткам капитанской физиономии подобные непристойные помыслы моментально улетучивались.
Погода установилась, море успокоилось, и, хотя небо оставалось серым, низким и пропитанным влагой, непосредственная опасность внезапных гибельных штормов не грозила.
Когда "Дульсинея" без малейших осложнений и неприятностей минула последний турецкий бастион - островок Афродиты Киферу - и, выйдя на просторы Ионического моря, взяла курс на северо-запад, к носку итальянского сапога, Петр уже счел, что выиграл и на сей раз, ибо половина опасного пути была позади. Он договорился с капитаном Ванделааром, что сойдет с корабля вместе с Франтой в южноитальянском порту Реджо, что в Мессинском проливе. Истомившись от бесконечного валянья на койке - по желанию капитана он выходил на палубу как можно реже,- Петр, оставив в каюте Франту, которому, напротив, очень нравилось такое безделье, вышел посидеть на своем любимом насесте - на рее передней мачты. Когда он еще думал, что плывет навстречу султановой благосклонности и теплым объятиям Лейлы,- сколько блаженных часов провел он здесь! Однако черт не дремал: едва он вскарабкался на рей и устремил взор в туманную дымку, окутавшую горизонт, как что-то скрипнуло и затрещало в непосредственной от него близости. Петр не обратил внимания на своенравной "Дульсинее" вечно что-то трещало и скрипело; но скрип и треск повторились уже громче, и Петр полетел с высоты на глазок в пять человеческих ростов.
К счастью, судно в эту минуту всползало на невысокую, но длинную волну, вздувшуюся перед ним, так что резной бюст Дульсинеи, о который Петр мог разбиться, если бы положение судна было обычным, оказался вне траектории его падения; да и сам Петр падать умел, научившись этому искусству у друга своего Франты. Он перевернулся на лету, чтобы упасть на ноги. Но палуба в тот момент была скошена, она была подвижной и скользкой, покрытой слизью, так что, упав на ноги, Петр не удержал равновесия, свалился на вытянутые руки, те подломились, он брякнулся на колени и в конце концов растянулся на животе. Привыкший к опасностям, когда важнее всего не терять головы, Петр мгновенно сообразил: если падение с рея, на котором, как знали все, он любил сидеть, было подстроено, то теперь, когда он упал, кто-нибудь подбежит добить его. Желая убедиться в правильности такого предположения, он остался тихо лежать, только вытащил из-за пояса пистолеты. И в самом деле! Из камбуза сразу выскочили двое, кок с тряпкой на голове, заменившей унесенную ветром феску, и один из матросов молчаливый северянин с ясными глазами, который всегда выглядел так, словно и до пяти не сосчитает. Сейчас, однако, вид у него был отнюдь не такой: его обветренное лицо было возбужденным и зверским, и такой же возбужденный и зверский вид был у кока, вооруженного дубинкой для умерщвления рыб; ясноглазый северянин сжимал в руке длинный кухонный нож.
Петр выстрелил в них из обоих пистолетов разом, тщательно остерегаясь ранить нападающих - он целил только в их оружие. Одна пуля выбила дубинку из рук кока, другая расщепила черенок ножа, зажатого в кулаке северянина, оцарапав при этом его мизинец.
Одновременно сзади раздался третий выстрел - это выпалил в воздух капитан Ванделаар.
- Что тут творится? - заорал он, подбегая на своих коротеньких ножках.
- Ничего такого, чего нельзя было бы ожидать,- ответил Петр, вскочив на ноги.
Капитан всегда капитан, и оба убийцы, только что такие озверелые, мигом приняли смиренный вид.
- Мсье де Кукан упал с рея, и мы подбежали помочь ему,- сказал кок.
- А мсье де Кукан ни с того ни с сего стрелял в нас,- подхватил северянин, показывая капитану свою окровавленную руку.
- Зачем вы в них стреляли? С ума вы сошли?! - накинулся капитан на Петра.
- Затем, что для той помощи, которую они хотели мне оказать, они вооружились дубинкой и ножом,- ответил Петр.
Капитан Ванделаар сплюнул.
- Счастье, что вы не умеете стрелять, мсье де Кукан,- с презрением произнес он.- Стрелять в пяти шагах, в одного не попасть вовсе, другому угодить в мизинец - это я называю меткость!
Петр не успел опровергнуть столь несправедливое суждение, ибо капитана, едва он выговорил последнее слово, озарила совершенно иная мысль, настолько серьезная и тревожная, что глаза его заметно выкатились из орбит.
- Кто у штурвала?! - взревел он и, не ожидая ответа, ринулся к штурвальному колесу, брошенному на произвол судьбы.- Рулевой! Где рулевой? Рулевой!
Когда его несло мимо каюты Петра, дверь каюты открылась, и на палубу вышел Франта, волоча за шиворот слабо сопротивлявшегося человека.
- Вот он,- произнес Франта, швырнув влекомого к ногам капитана.
Это был, как нетрудно сообразить, сам венский рулевой, к которому взывал капитан, но в изрядно попорченном состоянии, с расквашенным носом и начавшим затекать глазом; вдобавок у него, по-видимому, что-то случилось с поясницей, ибо, поднявшись на дрожащие ноги, он не мог выпрямиться и стоял наклонившись, словно искал что-то на палубе.
Капитан Ванделаар не стал задерживаться изучением его физического состояния.
- Как вы осмелились бросить штурвал?! - загремел он.
- Я его закрепил, капитан,- пробормотал венец.
- Сам вижу, не хватало еще, чтоб вы его не закрепили! Но зачем? По какому праву?!