Избранная королевой, я села на трон, воздвигнутый иа спешно сколоченный помост, и собрала вокруг себя судей. В детстве я часто наблюдала, как матушка вела подобные суды у себя в Пуатье, и помнила правила шутливых состязаний.
– Так как суд, – начала я, – желает справедливости как по отношению к даме, так и по отношению к трем претендентам, мы решили, что каждый рыцарь будет сам отстаивать свои права. В течение трех вечеров каждый из них по очереди заявит о своих притязаниях, исполнив одну-две песни.
Наш флот быстро продвигался к месту своего назначения… Вскоре после того, как мы проплыли мимо Бейрута, увидели на горизонте идущий нам навстречу неуклюжий, тяжелый галеон.
– Это сарацинский корабль, – прошептал кто-то. – Король Ричард его захватит!
Все столпились на палубе, но, к нашему величайшему сожалению, наш корабль повернул вправо, и скоро мы ушли так далеко, что не видели боя. Разумеется, наш капитан повиновался приказам. В результате его послушания мы достигли Акры на день раньше брата и всего остального флота.
Вот уже показались белые минареты и башни Акры, города, который нам предстояло взять. На берегу нас ждала толпа народа.
– Смотрите, миледи, – заговорил стоящий рядом с нами граф Раймонд, – король Филипп Французский вошел в воду. Он хочет лично отнести вас на берег на руках!
Да, Филипп подошел уже так близко, что я видела его уродливое лицо и украшенный драгоценными камнями обруч на голове. Я вздрогнула; не подумав о том, что молодой граф мог обращаться не ко мне, а к Беренгарии, я повернулась к нему и протянула к нему руки.
– Вы отнесли меня на берег в Триполи, милорд. Сделаете ли вы то же сейчас?
Раймонд в тот же миг перемахнул через борт, прыгнул в воду; и я очутилась в его объятиях. Спустя секунду я увидела, что Филипп дошел до нашего судна и приветствует Беренгарию, испрашивая у нее разрешения тем же способом доставить ее на сушу. Полагаю, Раймонд тоже наблюдал за происходящим, потому что он вдруг замер и руки его крепче сжали меня. Чувство, которое я испытала, меня удивило. Как описать то, что я пережила? Единственное, что могу сказать, – мне захотелось теснее прижаться к Раймонду.
К счастью, до берега было всего несколько шагов. Как только мои ноги коснулись песка, нас окружила толпа рыцарей. В суматохе, приветствуя старых друзей и знакомясь с новыми, я перевела дух и приказала себе никогда больше не позволять подобных выходок.
Глава 11
Жара на берегу стояла невыносимая; мы с Беренгарией были благодарны королю Филиппу и остальным встречающим за краткость приветственных речей. Нас вскоре отнесли в лагерь. Я была потрясена царившим там удушающим зловонием, тучами насекомых и страшной неразберихой. Как не похоже на лагерь Рика возле Мессины с ровными рядами опрятных навесов, под которыми спали солдаты, и большими шелковыми шатрами для рыцарей и знати! Там все отбросы закапывались или сжигались за высоким частоколом, которым был обнесен лагерь.
Здесь же глазам нашим предстали рваные, грязные палатки всех цветов и размеров; стаи бродячих собак, роющиеся в отбросах… Мы миновали несколько повозок, на которых вповалку лежали обнаженные трупы. Позднee я узнала, что трупы людей и лошадей сваливали вместе в ров, чтобы он поскорее наполнился. Разумеется, такая огромная открытая могила была источником страшного зловония и всевозможных болезней. За долгие два года осады, с августа 1189-го до июня 1191 года, многие тысячи крестоносцев погибли от рук неверных, но еще больше их умерло от голода и эпидемий. Часто есть было нечего, кроме верблюжьего мяса и капусты, а иногда и этого не было, и смерть каждый день собирала обильную жатву.
Я с радостью заметила, что наш шатер стоит несколько в стороне и с виду кажется почище остальных. Король Филипп-Август, который провожал нас, сказал, что шатер принадлежал Филиппу Фландрскому.
– Мы похоронили его сегодня, Господи, упокой его душу! – с грустью сказал он. – Еще одна жертва смертельной лихорадки, бушующей в лагере.
Новость потрясла меня. Я ждала, пока заговорит Беренгария; но, поскольку она молчала, я поспешила выразить наше горе и поблагодарить короля Филиппа за сердечный прием. После того как он ушел, я вздохнула с облегчением. Беренгария же смотрела на меня с искренней заботой.
– Ты так утомилась, милая Джоан, – воскликнула она, – и все из-за меня! Я забыла о том, что я – королева Англии, и это мне следовало произнести ответную речь… Но я обещаю исправиться! В следующий раз заставь меня отвечать, милая Джоан. Я терпеть не могу речи, но постараюсь.
Я рассмеялась и поцеловала ее в лоб.
Вечером, когда Беренгария приготовилась ко сну, я вышла из шатра и немного постояла у входа. Воздух был свежим, зловоние ветром унесло к морю; ночное небо, усеянное бесчисленными звездами, было похоже на бархат. На холмах, окружавших равнину, на которой располагался наш лагерь, горели костры врагов. Там стоял Саладин со своими сарацинами. Неверные подошли так близко, что им видны были все наши передвижения, а их разведчики по ночам прокрадывались к нам в лагерь и убивали спящих людей прямо в палатках.
Мне стало страшно; захотелось, чтобы Ричард скорее присоединился к нам. С ним нам всем будет спокойнее… Но что почувствует он, оказавшись в этом грязном, гиблом месте? Помнит ли он до сих пор о целях и идеалах Крестового похода или сомневается, стоит ли ради любого дела жертвовать столькими жизнями? Сегодня похоронили его лучшего друга Филиппа Фландрского… Кто следующий? В Крестовом походе недостаточно быть просто молодым и сильным. Убить могут всех – даже самого Рика… И даже Раймонда де Сен-Жиля!
Я заставила себя думать о другом, и мне немедленно вспомнилось, как странно я чувствовала себя в объятиях молодого графа, когда он нес меня на берег. Внезапно я поняла, что некоторые благородные дамы изменяют своим мужьям, и удивилась тому, что любовь моего дорогого супруга никогда не вызывала во мне подобных ощущений.
Да, я любила Уильяма – и он был гораздо более красивым мужчиной, чем Раймонд. Я вспомнила золотые кудри и точеный профиль моего мужа, его высокую, стройную фигуру. Раймонд ниже ростом; волосы у него темные и прямые, а нос слишком короток. Мне нравилось, как весело смотрит он на меня своими карими глазами, но это вовсе не причина дрожать и гореть в его руках…
Я решила в будущем по возможности избегать его общества. И уж конечно, избегать его объятий, а заодно и объятий других молодых людей.
На следующий день перед закатом мы сидели в шатре; вдруг Беренгария бросила шитье и подбежала к пологу.
– Что они кричат? – спросила она.
Я встала рядом с ней, хотя мне казалось, что крики были слышны весь день. В военном лагере шума больше, чем в большом городе или в замке в праздник: голоса, лай собак, лязг оружия, доносящийся отовсюду, стук молотков, раздающийся из тех мест, где сколачивали тараны. Даже в самые жаркие часы, когда жизнь замирала, солдаты разговаривали так громко, что мы не могли спать, а ночью нас постоянно будили солдаты короля Филиппа Французского, которые били насекомых.
Однако снаружи действительно доносился какой-то новый шум, наконец мы разобрали.
– Львиное Сердце! Львиное Сердце! Львиное Сердце!
Солдаты выбегали из шатров и палаток и бежали к берегу. Мы некоторое время стояли в замешательстве, не зная, что делать. Бургинь присоединилась к нам, впервые за весь день открыв глаза; ленивая дочь Исаака спала дни и ночи напролет, свернувшись на груде шелковых подушек.
Леди Катерина подала нам вуали и легкие плащи; в это время к нашему шатру подъехали граф Раймонд и Жоффруа де Лузиньян.