– Велите седлать лошадей, миледи! – крикнули они. – Показался флот короля Ричарда!
Когда мы прискакали на берег, там столпилось столько людей, что нашей свите пришлось прокладывать нам путь.
– Дорогу! – кричали они. – Дорогу королеве Англии! Дорогу королеве Сицилии!
Меня тронула радость на лицах воинов. Скоро нас начали приветствовать:
– Жена Львиного Сердца! Сестра Львиного Сердца!
Мы подошли к наскоро сооруженному пологу, под которым сидел король Филипп, очевидно недовольный тем, что все славят Львиное Сердце. Скоро залив заполнился судами, которые спешили к берегу. Последние лучи заходящего солнца сверкали на латах рыцарей, стоящих на палубе, и на сотнях весел, вспарывающих волны.
Беренгария крепко сжала мою руку.
– Смотри, Джоан! – воскликнула она. – Вон корабль моего супруга!
Да, корабль с ярко-алыми парусами шел первым; и на носу его стоял мой высокий рыжеволосый брат, одетый в сверкающую кольчугу. Он поднял руку, приветствуя встречающих его крестоносцев.
Сойдя на берег под приветственные клики, Ричард поцеловал короля Филиппа, Беренгарию и меня, затем приветствовал представителей знати. Вечером, когда мы сели ужинать, услышали, что солдаты тоже празднуют прибытие своего короля, сидя вокруг костров.
– Подозреваю, веселье продлится до рассвета, – сокрушенно сказал Ричард перед тем, как пожелать нам спокойной ночи. – Пусть повеселятся, а мы с Филиппом посидим за столом совета. Нужно решить, как скорее окончить осаду и увезти их из этого чумного гнезда.
Я поняла: Рик пытается сказать Беренгарии, что сегодня ночью не разделит с ней ложе, поэтому что-то пробормотала о его верности делу Святого Креста и поспешила увести Бургинь, пока она своими неосторожными словами не расстроила мою невестку.
Когда мы расположились на ночь в своей палатке, немного поодаль от остальных, Бургинь насмешливо заявила, что Ричарду, по ее мнению, не хватает пыла. Я пыталась объяснить, что мы приехали в Акру по другому поводу. Крестоносцам не рекомендовалось брать с собой жен или сестер. Мой брат предупреждал нас: он не допустит, чтобы наше присутствие заставило его пренебрегать своими обязанностями.
– Если бы малек Рик был моим мужем, – сказала она, презрительно улыбаясь и называя Рика именем, которое дали ему неверные, – он считал бы свой супружеский долг самой важной обязанностью!
Мне захотелось дать ей пощечину.
– Король Ричард не твой муж, – ответила я, – и никогда им не будет. Он выбрал жену, которая разделит с ним не только постель, но и трон. Королеву, а не наложницу.
Слова мои задели ее за живое. Бургинь метнула на меня злобный взгляд и ушла. Я пожалела о своей вспыльчивости, так как поняла, что в ее лице нажила себе врага.
На следующий же день стало очевидно: прибытие брата придало свежих сил и новых надежд усталым крестоносцам. Часть людей предприняла героические попытки очистить лагерь от грязи и отбросов; другие собрали привезенную из Мессины осадную башню; все были уверены, что новое орудие сыграет важную роль в захвате осажденного города.
Брат тем временем отправил гонца к Саладину, требуя встречи. До его ушей дошло столько слухов о благородстве Саладина, что он считал возможным договориться о мире за столом переговоров.
Ответ вождя неверных был краток:
«Я не считаю разумным встречаться враждующим королям до тех пор, пока небудет подписано перемирие. Если же вы согласитесь на трехдневное перемирие, я пришлю своего брата, аль-Адиля, для переговоров с вами».
Мы узнавали все новости от наших молодых друзей, которые иногда заходили к нам, если их присутствие не требовалось в другом месте. Ричард же был так занят, что мы и не надеялись увидеть его до окончания переговоров с братом Саладина аль-Адилем, или, как его еще называли, Сафадином.
От молодого Балдуина, влюбленного в Бургинь, мы также узнали о том, что и Филипп Французский, и мой брат тяжело больны. Из-за своей болезни они не могли покинуть лагерь, и переговоры были отложены.
Я заявила, что сейчас же отправлюсь к брату и буду ухаживать за ним.
– Пойдемте со мной, если желаете, – сказала я Беренгарии и леди Катерине, – но если вы откажетесь, я пойду одна. Я должна увидеть своими глазами, насколько серьезна его болезнь!
Помня о том, как умер мой Уильям, я больше всего боялась, что Ричард подхватил такую же злокачественную лихорадку. Я обрадовалась тому, что и Беренгария, и моя добрая Катерина захотели сопровождать меня к шатру брата. Мы подошли к его постели.
Мне показалось, что болезнь вызвала у Рика скорее досаду.
– Что за неподходящее время для болезни! – воскликнул он, поприветствовав нас. – Хорошими же крестоносцами оказались мы с Филиппом!
Беренгария удивила меня: она бросилась на колени перед его кроватью и взяла его руку в свою.
– Что с вами, милорд? – спросила она. – Что беспокоит вас?
– Язвы, – с горечью отвечал он. – Рот мой изъязвлен, и говорят, я потеряю волосы и ногти. Но волнует меня другое: после приступов лихорадки я становлюсь слабым, как котенок. Не могу ни есть, ни пить ничего, кроме грязной теплой воды, которая только и имеется в лагере. Я выпил глоток вина, и мне стало хуже, чем если бы я проглотил нож!
– Мы найдем вам свежего молока, – пообещала Беренгария, – и яиц. А сейчас отдыхайте – не тратьте силы на разговоры.
– Милорд король очень страдает, – сказал нам личный врач Ричарда, когда мы вышли из палатки. – Его болезнь протекает тяжелее, чем у короля Филиппа. Но если он некоторое время побудет в покое, то вскоре поправится.
Беренгария, обрадовавшись возможности чем-то помочь, послала людей на поиски молока и яиц. Где они их достали, мы не знаем. Молодая жена Рика взбила их в серебряной миске и приготовила смягчающий и укрепляющий напиток. Однако со слов врача мы поняли, что не одну Беренгарию заботило здоровье короля. Саладин, узнав о болезни своего врага, прислал гонца с большой чашей, наполненной спелыми персиками на снегу. За снегом его воины пробрались высоко в горы. Попробовав лакомство, Рик вскоре почувствовал значительное облегчение. Хотя он был еще слишком слаб и не мог ходить, он велел, чтобы его носили по территории лагеря на носилках. Когда же к его страданиям добавился приступ малярии и его бросало то в жар, то в холод, он просто укрывал ноги шелковым покрывалом. С носилок он руководил сборкой осадной башни и даже принял участие в вылазке по отражению атаки воинов Саладина.
Населению Акры не было нужды слать к Саладину гонцов за помощью; им нужно было лишь производить побольше шума – бить в металлические сковороды, кричать, дуть в трубы, – и стрелы неверных обрушивались на наших солдат.
Так прошел июнь; для нас время тянулось медленно. Наши друзья были так заняты, что редко навещали нас, поэтому приходилось занимать себя самим. Блондель, который приходил к нам, когда его отпускал Ричард, принес нам красивую доску и фигурки для игры в шарики. Хотя мы пытались обучить Бургинь этой несложной игре, глупая девица так и не поняла ее сути. Поскольку мы с Беренгарией были хорошо знакомы с игрой, то сражались целыми днями, проигрывая и выигрывая огромные суммы денег – разумеется, воображаемые.
Блондель был единственным, кто рассказывал нам о том, что происходит за пределами нашего шатра. Король Филипп и брат продолжали тайное соперничество; каждому хотелось в одиночку взять Акру. Рик, используя болезнь как предлог, предпочитал выжидать и давал отдохнуть своим людям, Филипп же, который уже поправился, несколько раз пытался штурмовать осажденную крепость. Ричард также подкупил пизанцев, дабы те покинули знамена Филиппа и сражались в его войске; он дал нашему племяннику, Генриху Шампанскому, четыре тысячи фунтов, лошадей и провизию для его солдат, чтобы заручиться его поддержкой. И использовал любой случай, чтобы принизить значение короля Филиппа и возвысить себя, короля Англии, как вождя крестоносцев.
Я, конечно, сочувствовала стремлениям брата, но, будучи женщиной, в то же время мечтала, чтобы осада поскорее закончилась. Меня заботило не только положение наших крестоносцев; сердце мое болело, когда я вспоминала о голодающих жителях Акры, отрезанных от всех припасов и лишенных надежды на спасение. Я невольно восхищалась ими: они продолжали защищать свой город, отказываясь, несмотря ни на что, от безоговорочной капитуляции.