Но, не выдержав натиска, враг испугался и бежал. Несколько наших людей остались на берегу, остальные же, следом за Ричардом, побежали к городским стенам. И вот, не успела я опомниться, как увидела его ярко-рыжую голову на башне; воин, стоящий рядом с ним, срывал знамена Саладина. Скоро над воротами Яффы затрепетало знамя Англии, и золотые львы засверкали на солнце.
Вечером мы тоже сошли на берег. Яффа снова была в наших руках; весь берег был усеян палатками и шатрами. Я не поняла, почему Саладин так быстро ретировался; Ричард тоже не понял и потому пригласил к себе в шатер одного из приспешников Саладина, чтобы допросить его.
– Нет нужды говорить, как я восхищаюсь вашим султаном, – сказал он. – Никогда еще у ислама не было такого могущественного защитника. Но почему он сбежал при первом моем появлении? Почему, заняв Яффу всего за два дня до нашего прихода, вы убежали? Ведь на самом деле я не был готов сражаться!
Не получив ответа, он пожал плечами и продолжил:
– Передайте от меня привет султану и попросите его даровать мне мир. Ни вам, ни мне нет смысла продолжать тщетную борьбу, к тому же на моей родине за морем сейчас идет распря.
Глава 21
Положение в Яффе было настолько ужасно, что Ричард не разрешил нам с Беренгарией входить в город. Мы не успели спасти жизнь многим тамошним христианам; неверные бросили убитых вповалку прямо на улицах, под жарким солнцем. Вскоре после того, как, взяв немногих выживших, мы вернулись в Акру, пришло известие, что в Яффе и в лагере свирепствует страшная лихорадка. И мы обе боялись за его жизнь, ведь Ричард стал одной из первых жертв этой тяжелой болезни. Лекари считали, что ему необходимо покинуть окрестности Яффы. Однако это печальное событие ускорило мирные переговоры с Саладином.
Пока мой брат боролся со смертью в Яффе, герцог Бургундский, который, как известно, никуда не выезжал из Акры, тоже заболел. Узнав об этом, Ричард сразу оживился и почувствовал себя немного лучше.
– Пусть Господь покарает его! – говорил он нашему племяннику Генриху. – Он и его люди долго жили за наш счет, а закончили тем, что отказались помочь нашим единоверцам в Яффе!
Видно, Господь услышал его слова, потому что через три дня герцог Бургундский умер.
2 сентября было подписано перемирие. Нам оставались Акра, Яффа, Хайфа, Арзуф, Кесария и большинство подчиненных им территорий; крепость Аскалон надлежало срыть; в течение трех лет перемирия ее нельзя было отстраивать. Христиане получали свободный допуск в Иерусалим и право повсеместно торговать в Святой земле.
Хотя это было не совсем то, за что мы сражались, но обе стороны были рады положить конец долгой, изматывающей вражде. Большинство наших спутников сложили оружие и отправились паломниками в Священный город, но мой брат был еще очень слаб и отказался принять приглашение Саладина посетить Иерусалим, а 9 сентября отплыл в Акру. Мы ждали его с нетерпением, но постоянно напоминали друг другу, что он еще нездоров и не в состоянии мчаться, как ему это свойственно, во весь опор.
Однажды вечером во дворец прискакал Раймонд и попросил разрешения увидеться с нами. Я вздрогнула, а посмотрев на Беренгарию, заметила, как она побледнела.
– Он приехал, чтобы увезти Бургинь домой, в Тулузу, – сказала я, собираясь с силами. – Если бы… Ричарду стало хуже, к нам приехал бы не граф Раймонд, а Генрих.
– Что с государем? – спросила Беренгария, как только Раймонд вошел.
– Крепнет понемногу с каждым днем, – улыбнулся Раймонд. – Когда я оставил его в Хайфе, он ужинал и наслаждался ветерком, гуляющим по мысу. Врачи просят его неделю не выходить на солнце и не утруждать себя приготовлениями к отплытию в Англию. Я приехал, милые дамы, чтобы сообщить вам об этой отсрочке и попросить о помощи в решении личных затруднений.
– Хайфа всего в пяти милях отсюда, – заметила я. – Может быть, нам самим отправиться к королю?
Раймонд опустил глаза.
– Думаю, ваше величество, – медленно ответил он, – в одиночестве ваш брат поправится быстрее. Он едва не умер, да и условия перемирия далеки от желаемых. Его утомит усилие скрыть от вас свою усталость.
– Да, вы правы, милорд граф, – быстро и решительно ответила Беренгария. – Скажите же теперь, в чем заключаются ваши личные затруднения? Чем мы можем вам помочь?
Раймонд молчал; я решила, что его смущает мое присутствие.
– Эти затруднения связаны с леди Бургинь? – негромко спросила Беренгария. – Говорите свободно, милорд. Несмотря на ваш брак, она все еще на моем попечении.
Я поднялась, чтобы уйти, но Раймонд протестующе поднял руку:
– Нет, нет, ваше величество! Прошу вас, останьтесь! Матерь Божья, каким я был глупцом… слепым и глухим, я разрушил собственную жизнь и, наверное, жизнь Бургинь… – Когда Беренгария велела ему рассказать, в чем дело, он продолжил: – Вы очень добры, миледи! К несчастью, наш брак с самого начала был ошибкой, основанной на лжи и непонимании… Не стану говорить, в чем заключалось непонимание, но вина лежит равно на мне и на моей жене…
Он посмотрел на меня, но я отвернулась. Мне и без того трудно было слушать его жалобы и скрывать, как сильно задевают меня его слова. Сердце мое ныло. Три человека – я, Раймонд и Бургинь – обречены быть несчастными!
– Видите ли, ваше величество, – продолжал Раймонд, – наш брак не освящен церковью и в любой момент может быть расторгнут. По обычаю этой части света мы просто объявили друг друга мужем и женой перед свидетелями, и расторгнуть наш союз можно тем же способом. – Должно быть, мы обе посмотрели на графа с ужасом, потому что он покраснел и поспешил объясниться: – Поймите, миледи, не я заявляю о желании расторгнуть наш брак! Это Бургинь снова хочет стать свободной, а я не знаю, что делать. Прошу вас, ваше величество, – обратился он напрямую к Беренгарии, – подумайте над моей просьбой и посоветуйте, что мне делать. Она очень молода, и, как вы знаете, мы с нею муж и жена. Может быть, вы будете настолько добры, что поговорите с ней?
Моя невестка вздохнула:
– Граф Раймонд, вы возложили на мои плечи тяжкую ношу, наши отношения с леди Бургинь нельзя назвать дружескими. Сомневаюсь, чтобы мои слова оказали на нее какое-нибудь влияние… Возможно, нам стоит дождаться приезда его величества. Его голос решающий, ведь это он предложил включить дочь владыки Кипра в число моих придворных.
В последующие дни я старалась не думать о Раймонде, уверяя себя в том, что меня не должны касаться проблемы его личной жизни. Беренгарии тоже было невесело; так или иначе, обе мы размышляли о нашем будущем и с нетерпением ожидали Ричарда.
Его величество прибыл в Акру в конце сентября, он все еще был подавлен неудачей Крестового похода, что, впрочем, не мешало ему энергично заниматься подготовкой к возвращению на родину. С ним явился гроссмейстер ордена тамплиеров. После ужина, за бокалом вина, он попросил Беренгарию отослать наших дам.
– Теперь, – сказал он, – когда последняя юбка вашего хоровода скрылась за дверью, мы можем рассказать о наших планах. Но сначала, Джоан, я должен передать тебе это письмо. Прочти его, дорогая, а потом поговорим.
– От Уолтера! – воскликнула я, разворачивая свиток. – Милый, дорогой друг! Вальтер Офамилиа, архиепископ Палермский! Я боялась, что он умер, а он дома и не теряет надежды увидеться со мной… Боюсь, его надеждам не суждено сбыться.
Ричард, переглянувшись с гроссмейстером ордена тамплиеров, удивленно поднял брови. Храмовник кивнул.
– Почему бы и нет, ваше величество? Вы говорили, что Танкред до сих пор наш союзник. Остановка в Мессине не задержит их в пути.
Я так обрадовалась возможности вновь увидеть Уолтера, что не обратила внимания на слова «не задержит их».
– Я так хотела, чтобы ты познакомился с Уолтером, – сказала я Ричарду. – Уверена, он тебе понравится. Кстати, если мы будем в Мессине, нам вовсе не обязательно видеться с Танкредом…
– Джоан, меня с вами не будет, – печально возразил брат. – Я должен вернуться домой тайно, Филипп Французский распространяет обо мне такие ужасные слухи, что по пути на меня вполне могут напасть и убить.