Парижа, в сущности, нет. Он необозрим, он многолик, он так разнообразен, что тот, кто поставит перед собой цель узнать этот город во всех его проявлениях, рискует пополнить ряды шизофреников. Парижа нет, как нет Нью-Йорка, Москвы, Стамбула. В этих мегаполисах проживается слишком много слишком разных жизней. Ко всему прочему, эти города много раз придумывали заново поэты, художники и прочие рыцари сладкого безделья. Сколько восторженных похвал своим красотам и сколько ревностных упреков слышал на своем веку Рим? Даже Петербург, которому всего-то триста лет, – город совершенно измышленный, не город, а несколько разных городов. Он и порт, который одержимый царь построил в болотистом устье финской реки, чтобы Ганза не прозябала без светлого будущего. Он и выморочная столица, где у бедного чиновника то шинель последнюю отнимут, то собственный нос сбежит. Он и мираж, анимированный терактом в неловком исполнении Николая Аполлоновича Аблеухова. Для многих он остается и сегодня интеллигентным и непоколебимым Ленинградом, не сломленным во время девятисотдневной осады. Жить в этих мифических, от начала до конца придуманных местах, – особенное удовольствие.
Такие города надо сочинять самому. Заново.
В противном случае Париж застынет на страницах прустовского романа, как эпизоды прогулок по Сен-Жермен и Булонскому лесу, или распадется на истории персонажей Бальзака и Золя, или канет в наваждениях парижского крестьянина Луи Арагона, искавшего приключений то в заброшенном парке Монсо, то в Бельвилле – в то время окраине, где селились бедняки и эмигранты. Да мало ли есть вариантов пристроиться к тем, кто рассказал о Париже на свой лад?
Париж состоит из красного вина, вкусных книг, случайно попавшихся в книжной лавке и прочитанных взахлеб, давних друзей, любимых фильмов, которые то и дело хочется пересмотреть, и образов города, живущих в твоем воображении и постепенно стирающих из реальности улицы, площади, бульвары. Без всякого сомнения, этот город создан, прежде всего, для того, чтобы пить вино. Красное вино, разумеется. Впрочем, я не стану настаивать на этом со всей категоричностью, как мой приятель Мануэль, бравый бонвиван и знаток довоенного кино.
Мы познакомились еще в студенчестве и быстро подружились, как два неутомимых исследователя полноты бытия. В свободное от приключений время он учил меня французскому, а я его русскому, то есть мы по очереди говорили друг с другом то на одном, то на другом языке. Мануэль наполовину француз, наполовину вьетнамец. Его отец – парижанин, профессор Сорбонны, а мать – из Пхеньяна, художница. Так вот, приятель мой, будучи человеком строгих жизненных правил, белое вино считал и продолжает считать не вином, а соком типа березового, о существовании которого Мануэль узнал, побывав в России. Во Франции ничего подобного нет. И «заломати» березку никому в голову не придет, хотя и для французов это дерево свое, родное. Не осина все-таки, на которой Иуда повесился. Мануэль белое вино тем не менее пил. Пил и ругал на чем свет стоит. Первые глотки сопровождались обычно отрывочными замечаниями о второсортности напитка, о том, что вот это шардонне – еще ничего, но вообще-то эта полупрозрачная жидкость с кислинкой – ну просто моча. Вторая половина бутылки традиционно распивалась под разговор о том, что, конечно, белое – вовсе не вино, а сплошное недоразумение, но даже с этим в конце-то концов можно смириться. И мозельский рислинг, и эльзасский сильванер пить можно при необходимости. Но о чем просто говорить не стоит, так это розовые вина. «Бред! Идиотизм! Слабоумие! Не может вино быть розовым, ты просто задумайся на минуту: розовое?! вино?!» – тут голос его взмывал в поднебесье, заполняя собой сопредельные пространства, а я простодушно радовался этому хмельному витийству, задававшему тон разговору. Дальше обязательно следовала бутылка простого красного – Côtes du Rhone, которое всегда наливают здесь в брассери, если попросить просто стаканчик красного. «Совсем другое! Сразу чувствуешь вкус. Не жиденькое, как этот белый сочок, а плотное, играющее несколькими привкусами. Тут тебе и терпкий толстокожий виноград, и капелька ежевики, и чуть-чуть гвоздики. Эту бутылку мы не будем долго растягивать. Вино это молодое, бесхитростное, честное. Ему не обязательно давать подышать. Это не позапрошлогодний каор, который надо открыть и дать подышать, чтобы вино раскрылось. Кстати, давай-ка следующую возьмем каора и пойдем в гости к Летиции, они сегодня с Валери собирались смотреть какой-то фильм Клера…»
Сам я никогда не скажу таких жестоких слов ни про белое, ни про розовое. Я, конечно, люблю и туренское белое шенен, и нежное душистое розовое из долины Вар, но почему-то к красному отношусь с особенным почтением. Легким бургундским можно начинать прямо с утра, а за обедом можно уже выпить и тулузский гайак. Если ваш ребенок будет возмущаться, что ему не налили, – надо плеснуть немного и ему, разбавив вино водой. Тогда ваша отцовская вахта пройдет спокойнее. Мои французские приятели говорят, что детям можно давать разбавленное вино чуть не с колыбели. Такого я, признаться, сам не видел. Но лично присутствовал на распитии бутылки красного с четырехлетним бутузом и его заботливым и, кстати, очень хорошо готовящим родителем. Мы сообразили на троих, не впадая, разумеется, в крайности пантагрюэлизма, и остались очень довольны собой, друг другом и миром, каким он нам дан в наших представлениях, обсудив недавно прочитанную сказку Сент-Экзюпери, комиксы по мотивам произведений этого автора, последние политические новости и планы на выходные поехать в дельфинарий или диснейлэнд.
Пьется красное вино за милую душу и дома, и в брассери, и в садике на скамейке возле фонтана, и в гостях, и на знаменитых парижских набережных, местами жутко воняющих мочой, но на них еще есть уголки, где можно посидеть компанией пару часов без того, чтобы «паризиане», как говорили у нас в XVIII веке, назойливо не напоминали о своем существовании. Отлично выпивать красное на острове Сите, а особенно на мысу Сен-Луи, болтая с такими же любителями пикников на Сене.
В отличие от Петербурга в Париже не выпивают во дворах.
На западе Парижа есть остров с зеленой аллеей. На краю стоит статуя Свободы, творение Бартольди, которым здесь гордятся не так, как в Нью-Йорке, но помнят, что этот нетленный образ был рожден на берегах Сены. Ближе к вечеру по аллее совершают пробежки живущие в окрестностях клерки, поменявшие костюмы с дешевым отливом на черные лосины и майки. Тогда-то тут самое время выпивать, проявляя подлинный демократизм. Ведь в Париже даже про клошаров говорят, что они не бомжующие жертвы обстоятельств, но люди, выбравшие свой путь к свободе.
Есть несколько классических способов пить красное вино.
Традиционным считается пить вприглядку. Выбираешь скамеечку, например на набережной, с которой открывается вид на мост, на противоположный берег, на край острова. Располагаешься поудобнее, сидишь, выпиваешь, глазеешь по сторонам, наблюдаешь за изменениями в пейзаже. Это один из древнейших методов, предвосхитивший феномен телемании. Нечто подобное существовало совсем недавно и в русской деревне: на стол ставился самовар, табуретка – к окну, и пока по улице не пройдут все жители деревни вплоть до скотч-терьера, приехавшего на август с дачниками, чаепитие не закончится. В Париже, если строго придерживаться традиции, пить вприглядку надо в одиночку. Но, чтобы не потерять голову от невыносимой легкости и полноты бытия, нужно ставить перед собой четкие, выполнимые задачи. Например, сидеть и выпивать до тех пор, пока не познакомишься с миловидной девушкой. Тем же, кто хотел бы расширить границы восприятия, в качестве дедлайна предлагается момент, когда кто-нибудь из прохожих вызовет по вашу душу полицию.
Другой проверенный временем способ называется «выпивать красное душевно». Тут не обязательно искать место, откуда открывается панорамное обозрение. Лучше всего расположиться где-нибудь в парке или в небольшом саду, каких много в Париже, вдвоем с приятельницей или приятелем либо совсем небольшой компанией. Трех человек здесь более чем достаточно. Вчетвером может оказаться слишком людно. Главное тут не переборщить с душевностью. Вы выпьете по стаканчику, сам собой завяжется неспешный разговор, кому-то взгрустнется, кто-то пошутит-утешит. В нужный момент надо переходить к закускам. Чаще всего эта мизансцена разыгрывается в симпатичном ресторанчике, а не на пленэре, но я решил добавить немного романтики.