Ленокс и его брат сели за столик по соседству с окном под портретом Фокса, и Эдмунд, не отступая от традиции, спросил:
— Ну-с, дорогой братец, что ты расследуешь сейчас?
Ленокс улыбнулся.
— И я крайне рад тебя видеть, как всегда. Юные Эдмунд и Уильям здоровы? А Эмили?
— Оставь, Чарльз! Чем ты занят? Даже у нас в деревне на днях объявился вор серебра!
— Вор серебра! В кротком Маркетхаусе! И его поймали?
— Ну, это был не столько вор, сколько серебро, положенное не туда.
— Но кто мог положить не туда столько серебра? Ты подозреваешь страховой обман?
— Сказать точнее, это была вилка.
Ленокс поднял брови.
— Одна вилка, ты сказал?
— Но вилка для раскладки, так что очень большая. И чистого серебра. Прекрасной работы. И старинная. Фамильная драгоценность, собственно говоря.
— Скольким людям поручено расследование? Вы разнесли вдребезги эту шайку охотников до серебра?
— Видишь ли, вилка упала под кресло. Но об этом я прочел только на следующий день.
— Значит, круглые сутки все висело на волоске?
Эдмунд улыбнулся.
— Смейся, смейся.
И Ленокс засмеялся, потом положил руку на локоть брата.
— Может быть, закажем?
— Да-да.
Оба решили заказать одно и то же, единственное блюдо, которое шеф-повар готовил более или менее сносно — жареную баранину с молодым картофелем, намасленным горошком под ней и с разливом соуса поверх всего.
— И бутылочку кларета? — сказал Эдмунд.
— Если только тебе не придется заниматься делом народа.
— Нет. Просто заседания комитетов.
— В таком случае, конечно.
— Право же, — сказал Эдмунд, — перестань тянуть и расскажи мне, что там было с подделкой. Ярд отказался дать сообщение в прессу.
— Это была Изабель Льюис.
Эдмунд ахнул.
— Да не может быть!
— Но тем не менее — может.
— Ее же не было в Лондоне!
— Наоборот.
— И почему ты так уверен?
— Из-за сапфирового ожерелья.
— Неужели?
— Да.
— Пожалуйста, продолжай!
— Как-нибудь в другой раз.
Эдмунд застонал.
— Сейчас я занят другим делом.
— Каким же?
— Ты уверен, что хочешь послушать?
— Конечно! Разумеется!
Тут подали баранину, и пока они разливали вино и резали мясо, Ленокс коротко рассказал брату о событиях прошлой ночи и нынешнего утра, опустив только название яда из опасения посторонних ушей.
Эдмунда новое дело привело в несколько излишнее волнение, и по какой-то причине он несколько раз повторил, что «будет молчать, как скала» и будет счастлив задержаться в городе, чтобы «раскопать правду, какой бы темной она ни оказалась».
— Дело крайне загадочное, — заключил Ленокс свой рассказ, — так как мотив для убийства скорее всего возникает у кого-то из тех, с кем жертва общалась на равной ноге ежедневно, но очень маловероятно, чтобы кто-нибудь из них воспользовался для убийства таким средством.
— А не мог убийца случайно натолкнуться на этот яд? В доме Барнарда или где-нибудь еще? Кто-нибудь из прислуги вполне мог бы это сделать.
— Я думал об этом, — сказал Ленокс. — Утром Мак-Коннелл прислал записку, что яд этот продает в Лондоне всего один аптекарь, и я намерен порасспрашивать там. Но, полагаю, это маловероятно. Слишком легко было бы проследить яд до того дома, где его украли.
— Но, может быть, убийца рассчитывал, что полиция поверит в самоубийство и прекратит расследование?
— Может быть. В любом случае сегодня я повидаю этого аптекаря, и, возможно, он разрешит проблему. И тогда дело будет раскрыто.
— Да, — сказал Эдмунд, но вид у него был встревоженный.
— Что такое? — спросил Ленокс.
— Я оказался перед, так сказать, нравственной дилеммой.
Ленокс посмотрел на брата, который был в твидовом пиджаке и посадил пятно на старый галстук Харроу (такой же, как на нем самом), на его нахмуренный лоб, и ощутил огромный прилив братской любви.
— Расскажи мне, в чем она, если хочешь.
— Дилемма заключается в том, следует ли мне рассказать или нет.
Лицо Ленокса внезапно стало очень серьезным.
— Какое-то отношение к этому делу?
— Да.
— Тогда ты просто обязан, Эдмунд.
— Человеку случается взвешивать одновременно несколько разных обязательств, дорогой брат.
— По отношению к кому мы должны хранить обязательства, исключая мертвых? Ведь никто же из нашей семьи замешан тут быть не может.