Он вновь направился к выходящему на реку входу только для членов. По обеим сторонам двери были тенты, один в зеленую полоску, а другой — в красную. Зеленая для представителей, красная для лордов. Летом они располагались под своими тентами и сидели на свежем воздухе с прохладительными напитками.
В этот день Ленокс вошел внутрь, кивнув швейцару, который его узнал, и вновь оказался перед выбором: пойти направо, к комнатам Палаты Лордов и королевы-императрицы, или налево, к комнатам, предназначенным для Палаты Общин. Он повернул налево.
Тогда для завтрака он просто пошел в первую комнату, столовую, но теперь прошел мимо нее. Дальше начинался ряд комнат, выходящих на Темзу, где между заседаниями члены располагались, заключая сделки, или беседовали с друзьями, или просто пили.
За большой пустующей библиотекой следовала газетная со свежими номерами всех газет и журналов, а затем курительная с бильярдным столом, где несколько мужчин апатично переговаривались в ожидании.
А дальше располагалась закусочная, сейчас пустующая, но вечером ее заполнят люди, взыскующие пинту эля или стакан имбирного пива. Далее имелась чайная комната, более населенная в данный момент, так как многие ублажались поздним завтраком, и наконец, очень большая комната с порядочным числом удобных диванов и россыпью официантов; названия она не имела и больше всего походила на помещение клуба. Это была комната с дверью в коридор, который вел в Палату Общин, и Ленокс решил подождать здесь, где Сомс обязательно должен был пройти, направляясь в Палату.
Он избрал небольшой кожаный диван и полчаса читал «Пэлл-Мэлл газетт».
Когда он погрузился в статью о лондонских трущобах, наконец появился Сомс, шагая бок о бок с Ньютоном Даффом. Видимо, они приехали вместе из дома своего гостеприимного хозяина; Сомс, судя по всему, обстоятельно рассказывал о лошади по кличке Адажио.
Дафф, который выглядел так, будто крайне сожалел, что вообще слышал о существовании лошадей — да и Сомса, если на то пошло, — коротко с ним попрощался и направился к группе менее легкомысленных членов Парламента. Ленокс кратко прикинул, мог ли человек такой ушлый, как Ньютон Дафф, допустить ошибку, оставив на месте убийства пузырек, который вел прямо к нему. Да, подумал Ленокс… но даже прежде, чем он успел это заметить, временно неприкаянный Сомс обернулся и увидел его.
— Чарльз, — сказал он. — Привет, старина.
— Джек, — сказал Ленокс. — Рад вас видеть.
Сомс принадлежал к специфическому типу английского благородного сословия — не вполне хорошему типу или же вполне плохому, однако он скорее обитал на периферии этих категорий, полу-так, полу-эдак.
Несколько лет назад он получил в армии титул капитана, и среди своих друзей именовался «Капитан Джек», или — среди самых близких — «Сом». Но он был мягким человеком, отнюдь не воинственным. В Оксфорде еще до времени Ленокса он отличался в гребле и владел веслами, по общим отзывам, превосходно. Место в Парламенте он заполучил вскоре после окончания от «карманного местечка», принадлежавшего престарелому гребцу, поклоннику юного Сомса. Он был принят во всем Лондоне, но в определенном смысле так и не исполнил обещанного, и его жизнь теперь, хотя и в меру счастливая, была для тех, кто знал его, помечена особой грустью несбывшегося.
Он был из тех, кто большую часть каждого дня проводит в клубе, играя на бильярде или в карты, пока люди дрейфуют через комнату, вкусно обедая и ужиная, и придает себе важности, переводя разговор на деньки в старой команде или в старом полку, но не уравновешивая их какой-либо нынешней славой или известностью. Он был быстр в том смысле, в каком быстры завсегдатаи клубов, но, подобно им, утратил то ли из-за спиртного, то ли из вялости всякую способность сосредоточивать усилия на долгое время на чем-либо важном. Постепенно его интересы увязли в скачках, и теперь он слыл авторитетом по скаковым лошадям и мог снабдить вас сведениями о том тренере или этом жокее. Но серьезные люди, двадцать лет назад смотревшие на него снизу вверх, больше не относились к нему серьезно.
Ленокс в определенном смысле испытал глубокую грусть, узнав о его финансовых затруднениях, ведь как бы далеко Сомс ни ушел под уклон, он был своего рода институтом, а вдобавок деньгами всей семьи распоряжался старший его кузен, который вряд ли допускал, чтобы они покидали его карман.
Тем не менее, Сомс при всем при том был хорошим человеком и старался исполнять свой долг в Парламенте, пусть даже и шли разговоры о его замене. Единственная его комитетская работа была по воле случая связана с Монетным двором.