Ужин получился много веселее, чем Френсис ожидала. Ричард с Аугустой были очень гостеприимны, а их кухарка, узнав, что среди гостей будет герцог, превзошла самое себя. К изысканным блюдам были поданы не менее изысканные вина. Маркус с аппетитом ел, в душе завидуя Френсис, у которой такая любящая семья.
– В детстве мы называли ее маленькой мамой, – сказал Джеймс. – Она была такая застенчивая, когда появилась у нас, так старалась понравиться. Боюсь, мы не очень-то ей в этом помогали, то и дело огрызались..
– Говори только за себя, – вмешалась Аугуста, – я-то маму не расстраивала.
– Да неужели? А кто насыпал ей сахара в краски? Из-за того только, что она не купила тебе то ужасное розовое платье, которое ты увидела на ярмарке!
Френсис рассмеялась.
– Да она просто издевалась над тобой, – не унимался Джеймс. – Ну как же, злую мачеху полагается ставить на место. – Он театрально вздохнул. – Но все дело в том, Лоскоу, что маленькая мама и сама-то была почти ребенок, и уж чего в ней точно не было, так это злости. И постепенно мы подружились и дружим до сих пор.
– Джеймс, ты заставляешь меня краснеть, – проговорила Френсис.
– Я просто говорю правду.
– Лучше бы постыдился, не очень-то часто ты вспоминаешь теперь про маму, – вставила Аугуста. – Уже, наверное, месяц не был в Коррингам-хаусе. Если бы не благотворительный бал, так и не знал бы, как она поживает.
– Да я и так все прекрасно знаю. У нее всегда все в полном порядке, возится со своими сиротами, пишет свои сладкие портреты, учит рисованию бездарных девиц. Кругом только и слышишь: “Ах, какая прекрасная женщина, такая благородная, такая талантливая…”
– Джеймс, уймись, – прервала его Френсис.
– Да он просто к тебе подлизывается, – вставила Аугуста, – так что будь начеку.
– Буду-буду, но мне любопытно, с чего бы это.
Если ты хочешь мне что-то сказать, Джеймс, то давай отложим до завтра. Приезжай в десять утра, хорошо?
– В десять! Вы это серьезно, мэм?
– Вполне.
– Ладно, – со вздохом произнес Джеймс. – Только знай, я буду невыспавшийся.
– А ты ляг пораньше, – проворчала Френсис. Маркус с улыбкой следил за этой шутливой перепалкой. Голос Джеймса звучал ласково, когда он якобы нападал на мачеху, у которой лучились глаза, когда она ворчала на своего приемного сына. Да, это была искренняя взаимная привязанность. Какая счастливая, дружная семья. Жаль, что у Френсис нет своих детей. Маркусу стало ее очень жалко, из нее получилась бы прекрасная мать.
Между тем она совсем не выглядела несчастной, напротив, вид у нее был самый счастливый, словно жизнь дала ей все, чего она хотела: хорошего мужа, любящих детей, всеми признанный талант и верных друзей. Маркус почувствовал укол зависти. Он, владелец обширных поместий, занимающий высокое положение в обществе, имеющий достаточно денег, чтобы купить все что угодно, завидует ей. За деньги не купишь того, чего ему так не хватает, – любви женщины. Маргарет никогда его не любила, даже призналась однажды, что он ей противен. И ее нельзя в этом винить, оба они были пешками в игре родителей. Будь она вольна в своем выборе, наверное, встретила бы мужчину, которого полюбила бы и и за которого вышла бы замуж; а он не потерял бы Френсис.
“Ты ее забудешь, – категорическим тоном заявил отец. – Ты еще слишком молод. Нам с мамой лучше знать, что для тебя лучше”.
А если попробовать еще раз? Или уже поздно?
– Как вы считаете, ваша светлость? – долетел до него голос Аугусты.
– Прошу прощения, леди Харнэм, я задумался…
– Вы не находите, что либретто оперы слабовато, да и голоса не слишком хороши?
Маркус растерянно улыбнулся. По правде говоря, он совершенно не следил за тем, что делается на сцене, захваченный ощущением близости Френсис. Она стала много привлекательнее, чем была в семнадцать лет, но это была красота холодной, неприступной женщины.
– Полностью с вами согласен, – ответил он, чтобы что-то сказать.
– Вы не путешествовали по Европе, милорд? – спросила Аугуста.
– Нет, не успел, пришлось вступать в права наследства, а потом началась эта заварушка, пути закрылись для всех, кроме войск. Сейчас, когда установился мир, молодые люди снова могут ехать за границу. Мой младший брат Джон, кстати, сейчас в Италии.
После ужина Аугуста поднялась, и женщины вышли из столовой, оставив мужчин с их портвейном. Впрочем, последние появились минут через пятнадцать, благоухая портвейном и табачным дымом. Вскоре Джеймс ушел, сказав на прощанье, что приедет к мачехе утром. Он поклонился Лавинии.
– Возможно, миледи, мы еще увидимся. Девушка улыбнулась в ответ.
– Очень может быть, милорд.
– Нам тоже пора, – проговорил Маркус.
Через несколько минут карета уже уносила их в темноту. Какое-то время все молчали. Лавиния, обиженно надув губы, сидела, откинув голову на спинку сиденья.
– Винни почти спит, – сказал Маркус. – Если вы не против, мы сначала завезем ее домой, а потом я провожу вас.
– Я не против, – Френсис старалась ничем не выдать робости, овладевшей ею при мысли, что она останется наедине с Маркусом, – но вы не обязаны меня провожать, я прекрасно доеду сама и отправлю карету обратно.
– Не сомневаюсь, но я не настолько неучтив, чтобы позволить даме, которая провела вечер в моем обществе, возвращаться домой в одиночестве.
– Я привыкла ездить одна, ваша светлость.
– И что из того? К тому же мне понадобится карета, я должен еще кое-куда съездить.
– Знай я об этом, не стала бы вас утруждать и приехала бы в театр в своем экипаже, – сказала Френсис, вспомнив рассказ Лавинии о ночных поездках Маркуса.
– Вы меня нисколько не утруждаете.
Оба замолчали, хотя и ему, и ей было что сказать друг другу. Только не при свидетелях.
У Стенмор-хауса карета остановилась, и Маркус повел Лавинию в дом.
Вскоре он вернулся и сел рядом с Френсис. Они сидели, почти касаясь друг друга, Френсис чувствовала исходившее от него тепло и, казалось, слышала, как бьется его сердце. Или это ее собственное?
– Винни очень устала, – сказал Маркус. – Я передал ее в руки гувернантке, думаю, она проспит до самого полудня.
– Сомневаюсь, ваша светлость, она молода и полна сил. Кроме того, завтра она должна мне позировать для портрета. Если хотите, можно отложить. – Это было бы к лучшему, ведь к ней должен заехать Джеймс, а им не стоит встречаться.
– Мне бы не хотелось. Послушайте, может, вы оставите эту “вашу светлость”? Раньше вы не были столь официальны.
– Но вы тогда не были герцогом.
– Это так, но, насколько мне помнится, вы и без тогдашнего моего титула прекрасно обходились.
– Это было очень давно, а я была молода. Мне казалось, так и надо.
Маркус повернулся и пристально посмотрел на нее. В карете было темно, и он различал лишь силуэт.
– Что вы имеете в виду?
– Да то, чего не поняла вовремя: вы для меня недоступны.
– Ах, Фэнни, неужели вы до сих пор меня не простили?
– Не за что прощать. Мы были друзьями, а потом пошли разными дорогами. Такова жизнь, ваша светлость. – Френсис поразилась, как спокойно прозвучал ее голос.
– Маркус, – поправил он. – Но сойдет и Стенмор. Так меня зовут друзья, а мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями.
– Друзьями?
– А почему нет? Вы учите мою дочь и пишете ее портрет. Мы так или иначе связаны друг с другом, бываем в одних и тех же местах и… – Маркус умолк, поняв, что слишком спешит. – Мне бы не хотелось, чтобы между нами была напряженность.
– Я не чувствую никакой напряженности, сэр. Я с вами не ссорилась, да и не собираюсь. Вы, в конце концов, меня наняли.
Она, хоть и в завуалированной форме, отказывала ему, но его это лишь подогрело. Неужели она не понимает по его голосу, по прерывистому дыханию, что он сгорает от еле сдерживаемого желания? Она же не девочка, была замужем и должна бы почувствовать его состояние и как-то ответить. Если, конечно, он ей в самом деле небезразличен. Да и имеет ли он право осуждать ее, если так?