– Ну что ж, если так, я очень рад.
– Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? А то любовные похождения герцога Лоскоу уже начинают меня утомлять.
Перси наклонил голову к Френсис.
– Как пожелаешь. Но если Стенмор запретная тема, то что мы будем делать, оказавшись с ним лицом к лицу?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он только что въехал в ворота и приближается к нам. Если ты не решила порвать с ним отношения, придется его заметить.
Френсис увидела Маркуса верхом на рослом вороном жеребце. Джентльмен, ехавший рядом с ним на сером коне, был ей незнаком.
– Я вовсе не собираюсь рвать с ним, иначе он может решить, будто я робею.
– А такого мы позволить не можем, да? – отозвался Перси, сворачивая в сторонку.
– Добрый день, ваша светлость, – проговорила Френсис равнодушным тоном, чувствуя при этом, как бешено бьется сердце и даже подрагивают руки.
– Миледи, к вашим услугам. Позвольте представить вам моего друга. Майор Доналд Гринэвей. Доналд, познакомься с графиней Коррингам. Френсис склонила голову.
– Майор.
– Как поживаете, миледи? – Майор снял шляпу. Это был плотный человек в бурого цвета верховом костюме и старомодных, но начищенных до блеска сапогах. – Это вы обучаете леди Лавинию?
– Да, – со смешком ответила Френсис, – как учитель танцев и прочие учителя.
– Однако графиня Коррингам, я думаю, вне всяких сравнений. – Свои слова майор сопроводил широкой добродушной улыбкой.
– Вы преувеличиваете, майор.
– Ох, не скромничайте, миледи. Герцог рассказывал мне, как быстро вы преуспели, обучая леди Лавинию.
– Его светлость необъективен.
– Да, без сомнения. Но он не единственный, кто так говорит. Кажется, весь Лондон стремится устроить дочерей к вам.
– Ну, майор, вот уж не ожидала, что военный человек столь искусен в комплиментах. Только я слишком стара, чтобы принимать их всерьез.
– О чем вы говорите, миледи?! Вы же в самом расцвете! – Майор громко расхохотался. – Стенмор, ну поддержи же меня.
Маркус улыбнулся.
– Я уверен, графиня сама знает о своих достоинствах.
– Самый загадочный ответ, который я когда-либо слышал, – вставил Перси.
– Просто герцог слишком благороден, чтобы заявить открыто, что ему не всегда нравятся мои методы, – пояснила Френсис, решив, что последнее слово непременно останется за ней. – Но мы заключили перемирие, не так ли, ваша светлость?
– Да-да, – согласился Маркус, тоже не желавший ссоры на глазах у посторонних. Она смотрела на него своими фиалковыми глазами и улыбалась. Ну почему в ее присутствии он робеет как мальчишка?
– Сэр Персиваль, я думаю, нам пора ехать. – Прилагая неимоверные усилия, она сумела отыграть роль невозмутимой матроны, и теперь надо было поскорее удалиться со сцены, пока герцог не сказал чего-нибудь еще. – Ваша светлость, я жду леди Лавинию в понедельник. Майор, очень рада была познакомиться.
– Я тоже, миледи. – Майор поклонился, Маркус коснулся рукой шляпы, Перси кратко попрощался, фаэтон тронулся.
– Какая потрясающая женщина, – пробормотал Доналд, провожая его глазами.
– Да.
– Вы в самом деле поссорились из-за леди Лавинии?
– А-а, ерунда.
– Брось, старина, от меня можешь не таиться, расскажи, в чем дело.
– Это мелочь, конечно, но мне показалось, что она дает Винни слишком много свободы.
– А ты хочешь держать ее в ежовых рукавицах?
– Вовсе нет, но я не люблю, когда подрывают мой авторитет.
Доналд рассмеялся.
– Уж это-то мне знакомо. А мне показалось, она относится к тебе уважительно.
– Еще бы! Она же знает, что в случае чего я откажусь от ее услуг, а она нуждается в деньгах.
– Правда? По ней этого не скажешь.
– Деньги ей нужны не для себя, для пасынка. Он по горло в долгах и все время тянет из нее.
– А тебе ее жалко…
– Нисколько, – отрезал Маркус, – она вполне способна позаботиться о себе. Остра как бритва и холодна как лед. – Он немного помолчал. – Но при виде ребенка тает точно масло на сковороде. Пасынок, падчерица, дети падчерицы ее просто обожают, обращаются с ней запросто. Да и Винни…
Доналд посмотрел на него долгим взглядом.
– Понятно, она сыплет тебе соль на рану.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Брось, старик, ты годами сражался со своей дочерью. И если графиня нашла подходы к Лавинии, тебе лучше прислушаться к ней, даже если для этого придется признать свою неправоту.
– Она не хочет пойти навстречу.
– Это ты не хочешь. Я же знаю, Стенмор, ты бываешь упрям как осел.
Маркус усмехнулся.
– Если б это сказал не ты, а кто-то другой, я бы дал ему в нос.
– Так дай, если тебе от этого полегчает. Можем к Джексону заехать и подраться на ринге.
– Нет, мне надо домой, выпить чаю с дочерью. Она там учится танцам, а у учителя нет такого терпения, как у Фэ… у графини.
– Ага, значит, ты признаешь, что она обладает терпением.
– Я этого и не отрицал.
– Сдается мне, ты ее любишь.
– Чушь! Мы с ней и получаса не можем провести вместе, чтобы не поругаться.
– Ну и что? Кстати, это первейший признак любви. Из нее получилась бы прекрасная герцогиня.
– Нет уж, я не намерен снова жениться, с меня достаточно и одного раза. К тому же она вполне довольна своей жизнью…
– Она сама тебе сказала?
– Вроде того. Все, хватит читать мне мораль. – Маркус пришпорил коня.
Проскакав через парк, всадники придержали коней и дальше поехали медленным шагом, почти не разговаривая. Маркус напряженно размышлял о том, что ему сказал Доналд.
Да, он действительно все время думает о Френсис Коррингам, ее образ преследует его днем и в ночных сновидениях, из-за нее он ведет себя по-дурацки. Его дочь поцеловала Фэнни. А ведь его она никогда не целовала. Ни разу в жизни.
Это что-то значит, отметила про себя Френсис: привозя Лавинию позировать, Маркус теперь не уезжал, а с задумчивым видом сидел в дальнем конце мастерской. Набравшись смелости, Френсис предложила ему вместе с ней и Лавинией прокатиться по городу, осмотреть его архитектурные достопримечательности. Он с готовностью согласился. Быть может, не хотел оставлять дочь наедине с ней, испугался, что Лавиния расскажет лишнее о своей семье. Но не исключено и другое – Маркус признал верными ее упреки и старается исправиться.
Как бы то ни было, Лавиния вся светилась. При знакомстве с новыми людьми она больше не дичилась, с Френсис вела оживленные разговоры. С отцом девушка все еще была скованной, но уже не такой замкнутой, как прежде. Френсис обращалась с Лавинией как со взрослой, на равных, как с подругой.
У Маркуса щемило сердце при мысли, что он мог бы жениться на Френсис и тогда матерью его детей была бы она, что она сама бы воспитала их достойным образом и не было бы нынешних трудностей. Почему он не нашел в себе сил воспротивиться родителям и настоять на браке с Френсис?
Впрочем, он знал почему – он боялся пойти против воли отца. Ему сумели внушить, что его неповиновение убьет больную мать. Это был шантаж чистой воды, мать пережила и отца, и жену Маркуса и мирно скончалась лишь в прошлом году. Хочет ли он, чтобы дочь испытывала такие же чувства к нему, своему отцу? Ему нестерпима была сама мысль о том, что в таком случае она будет столь же несчастна, как он. Но ей же нужна направляющая отцовская рука. О господи! Скорее бы приехала сестра, чтобы заняться Лавинией. Но как бы из-за этого ему не пришлось реже видеться с Френсис Коррингам.
Ранним утром Маркус и Лавиния, проезжая по Ротен-Роу, встретили Френсис, сопровождаемую пасынком. Френсис, как обычно, была сама учтивость, и ничего более, но в глазах у нее зажглась радость, когда она повернулась к Лавинии.
– Вы прелестно выглядите, Лавиния. Кажется, надо было рисовать вас верхом на коне.