Но все объяснилось утром, в день Святого Сильвестра, когда Элизабет пришла в комнату сестер, чтобы позвать их на прогулку.
На ночном столике старшей сестры стояла в рамке из зеленой кожи фотография ее воздыхателя: бледноватый, с впалыми щеками и острым носом, он едва ли мог вызвать всепожирающий огонь страсти. Однако из вежливости Элизабет сказала, что у него эдакий загадочный и умный вид. Но перед ее взором стоял Кристиан, казавшийся еще более красивым, чем раньше, по сравнению с женихом Глории.
31 декабря было отмечено в «Двух сернах» исключительным меню, гневом шеф-повара, несколькими бутылками шампанского и шестью цветками вместо трех на каждом столике. Большинство собравшихся радовалось началу нового года. Но только не Элизабет. Первый день января со своим белым и холодным светом не принес ничего, что могло бы сделать ее жизнь более счастливой, чем прежде. А после праздников многие уехали: Максим Пуату, трое его товарищей, мадам де Бельмон, господин Жобур, старая мадам Греви, мадам Франсин Дюпэн с детьми… Пьер взялся отвезти клиентов на автобусную станцию. Его древний «Рено» с замерзшими стеклами стоял перед гостиницей с включенным для разогрева мотором и весь содрогаясь. Антуан, в своей зеленой болтавшейся на нем форме, прихрамывая, шел через холл. Нагруженный множеством сумок и пакетов, он смахивал на ходячую новогоднюю елку. Когда последний счет был оплачен, Амелия проводила отъезжающих до крыльца с любезным видом и оттенком грусти:
— Надеюсь, что вы были довольны вашим пребыванием здесь! Как жаль, что вы не можете остаться подольше! Сезон ведь только начинается!
Прощаясь с ней, каждый мог подумать, что был ее любимым клиентом. А в это время наверху Эмильена и Берта уже готовили комнаты для следующего заезда горожан с бледными и усталыми лицами. Новенькие всегда вызывали любопытство у старожилов. Пьер поочередно привез с автовокзала в гостиницу серьезного молодого человека и его мать, беременную женщину с мужем, толстого господина с эльзасским акцентом и мадам Лористон, уже побывавшую здесь в прошлом году, о супружеских несчастьях которой нельзя было не догадаться, глядя на ее увлажненные глаза и слушая ее частые вздохи и причитания. Едва устроившись в «Двух сернах», она отвела Амелию в сторону, чтобы поделиться с ней тем, что в этом году супруг снова отправил ее на два месяца в Межев, чтобы самому пожить веселой холостяцкой жизнью в Париже. Неисправимый бабник, он заслуживал презрения мадам Лористон. Но что же она могла поделать, ведь она любила своего мужа. Она была его вещью.