– Серьезно, Фаб, все в порядке?
– Между мной и Фредом все кончено.
Сама не знаю зачем, я достала телефон и показала ему нашу переписку. Он покачал головой, возвращая мне телефон.
– Не может быть.
Я не поняла, что он имел в виду, но не стала спрашивать. Мы молча пошли вниз, и на пересечении Кленовой тропы и Крепостной он сказал:
– Тут я должен свернуть. Запиши мой новый номер и звони, если что, хорошо?
Записывая номер в телефоне, я пыталась понять, что он имел в виду. Вся наша жизнь состоит из таких «если что».
– Если что? Например, если вдруг надумаю переделать кухню или туалет протечет?
Рассмеявшись, он почесал бороду.
– Позвони, если понадоблюсь. Все равно для чего.
Когда я вернулась на маяк, машины Фреда уже не было. Я позвонила Лие из Дома «Тропинка» и сказала, что свободна.
– У тебя какой-то уставший голос. Оставайся дома, ты много подменяла Сильви на этой неделе, так что отдыхай.
Наверное, она права. Я сняла покрывало, разделась и легла на самый край постели, стараясь ее не смять. В пятнадцать минут второго меня разбудил телефон. Если меня разбудить во время дневного сна, я никогда не могу понять, какой сегодня день. Звонил Фред.
– Алло.
– Ты где?
– В своей аккуратно заправленной кровати, как ты любишь.
– Сейчас приеду.
Через несколько минут он появился в дверях.
Я поднялась и надела рубашку. Еще вчера я гуляла по дому голой, но при мысли, что, возможно, он меня больше не любит, во мне внезапно проснулся стыд. Фред сел на пол, закрыл лицо руками и расплакался, а я стояла неподвижно, как телеграфный столб, не в силах сдвинуться с места. Никогда не видела его таким. Он поднял голову.
– Прости меня, Фаб.
Непонятно, за что он извинялся. Почему плакал. Почему не отвечал. Способен ли он еще любить меня? Я вглядывалась в его лицо, пытаясь найти ответ.
– Да. Я встретил другую.
У меня перехватило дыхание, но я попыталась держать себя в руках.
– Давно?
Он провел руками по волосам – когда он нервничает, то всегда так делает. И тут мы принялись кричать друг на друга, как дети.
– Утром я хотел тебе обо всем рассказать, но ты убежала!
– Ага, отлично! Значит, это я виновата? Целый час таращились друг на друга как придурки, потому что ты не мог из себя слова выдавить! Трудно было сказать: «Я больше тебя не люблю, я сплю с другой»?
– Не закатывай истерику!
Я повернулась к окну и на несколько секунд закрыла глаза. От крика у меня заболело горло, надо было успокоиться. Собрав остатки гордости, я взяла себя в руки и произнесла как можно спокойнее:
– Нет, Фред, я буду закатывать все, что захочу, – глаза, истерики, банки. Закачу тебе в морду, если завтра вернусь и обнаружу, что ты еще отсюда не убрался.
В сердцах я рванула на себе рубашку, вместо того чтобы расстегнуть; было слышно, как пуговицы посыпались на пол. Чертыхаясь, натянула джинсы и толстовку. Фред пытался сказать мне что-то еще, но я была точно в невидимых наушниках – мысленно уже убралась оттуда.
Схватив рюкзак, я стала запихивать в него одежду.
– Куда ты собираешься?
Он повторил громче.
– Куда ты собираешься, Фаб?
– Теперь это не твое дело.
Я вытащила из сарая Жозефа и поехала в Дом «Тропинка».
Жозеф – это мой велосипед. Однажды я нашла его возле дерева за домом. На стволе кто-то выцарапал «Жозеф, я тебя люблю», еще и сердечком обвел. Само собой, признание в любви касалось не велосипеда, но я решила назвать его именно так. С тех пор это официально мой велосипед и друг.
Коллеги всегда посмеиваются надо мной, когда я говорю, что приеду на работу на Жозефе или что мысленно разговариваю с ним по дороге. Забавно, что они считают это шуткой.
В тот день я долетела до работы в рекордные сроки. С каждым нажатием на педали сердце мое колотилось все быстрее, а в ногах чувствовалось приятное жжение, как во время бега. По пути я излила Жозефу душу, заранее попросив его не обращать внимания на ругань и путаницу, – во мне по-прежнему все кипело. Разумеется, я могла бы говорить что угодно, Жозефу все равно: он велосипед и просто делает свою работу – катится вперед. Я выкладывалась полностью, как будто это велогонки и я мчусь к финишной прямой. У меня онемели лодыжки, в шлеме было жарко, со лба стекал пот.
Заметив у входа скорую, я притормозила. Не удержалась и глянула на номерной знак: всегда проверяю, понравится ли мне сочетание цифр и букв. Если гласные и четные цифры сочетаются, для меня это всегда маленькая радость. Увидев в номере пятерку и букву К, я поморщилась: они все портили.
До сих пор с трудом привыкаю к поступлению новых пациентов, хоть это случается и часто. Каждый из них приходит со своей жизнью, прошлым, семьей. С больными у меня всегда складываются теплые отношения, зато среди остальной массы людей я чувствую себя скованно. И вот что я в итоге поняла: скрашивать последние дни пациентов у меня выходит лучше, чем утешать скорбящих.