— Итак, моя мама сказала мне, что ты учишься в колледже Роузхилл? — Спрашивает Петр, глядя в мою сторону.
— Да, — коротко соглашаюсь я, не зная, что еще сказать. Боже, почему я должна быть такой застенчивой? У меня по шее пробегает жар от одного только его внимания.
— Что ты изучаешь? — Нажимает он, прежде чем откусить кусочек салата.
— Эм, искусство, на самом деле.
— Правда? Ты художник? — Его тон звучит так, будто он искренне заинтригован.
Мне нужно постараться лучше. Он явно старается, и, несмотря на отсутствие одобрения моих братьев, эта свадьба состоится. Петр станет моим мужем через три коротких года, и я не знаю, сколько возможностей у меня будет до этого момента, чтобы узнать его поближе.
Сглотнув нервы за очередным глотком вина, я беру себя в руки.
— Я немного рисую. Всегда хорошо пробовать разные материалы. Но я больше художник по наброскам, на самом деле. А ты? Ты учишься в колледже? — Я съеживаюсь. Это, наверное, глупый вопрос.
— Да, я изучаю управление бизнесом. — Бровь Петра слегка изгибается. — Никто не будет тратить деньги, пытаясь сделать из меня художника.
— Моя тетя Сильвия лучшая художница, — говорит Клара через стол, ее тон будничный.
— Это так? — Спрашивает Петр, его веселье растет, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на дочь Нико.
Хотя Аня светловолосая и голубоглазая, репродукция фарфоровой куклы в натуральную величину, Клара пошла в отца. Истинная Маркетти, у нее густые темные локоны и карие глаза, как у меня. Но ее хитрая улыбка, это то, что делает ее Нико. Она сверкает ею сейчас, уверенная в своей оценке моего искусства и готовая подтвердить свое заявление.
— Она учит меня рисовать, — добавляет Клара, заставляя мое сердце наполняться гордостью.
— Ну, я надеюсь когда-нибудь увидеть твои шедевры, — торжественно говорит Петр, и блеск в его глазах говорит мне, что он находит мою племянницу забавной. — И, возможно, мы организуем выставку работ твоей тети Сильвии в Нью-Йорке. Я уверен, что все захотят ее увидеть.
— Да, почему бы тебе просто не поместить мою сестру за оргстекло, пока ты этим занимаешься? — Нико усмехается через стол. — Тогда ты сможешь показать все сокровища, которые ты отнимешь у моей семьи.
— Нико! — задыхаюсь я, мои щеки горят от смущения.
— Прошу прощение за него — снова вмешивается мой отец, его лицо сдержанно, когда он встречается взглядом с Матроной. — Кажется, всем моим сыновьям не хватает того лоска, который ты привила своему сыну, Матрона. — Его тон может резать, настолько он резок, когда он бросает грозный взгляд на моего старшего брата.
— Не думай об этом, дон Лоренцо. Я уверена, что ты научишь их надлежащим правилам приличия к свадьбе. Это даст тебе достаточно времени, — деликатно говорит Матрона.
Затем ее выражение становится снисходительным, когда она смотрит на Петра.
— Кроме того, мой сын довольно исключителен, когда дело касается понимания манер и приличия. Этому стандарту трудно соответствовать. Но с тех пор, как умер его отец, когда Петр был совсем юным, ему пришлось стать мужчиной быстрее, чем большинству.
Мои братья заметно ощетинились от этого пренебрежения. Это едва заметное движение, но краем глаза я замечаю, как пальцы Петра крепко сжимают ножку винного бокала. Он так сильно сжимает бокал, что мне кажется, он может разбиться. Через мгновение он улыбается, его хватка ослабевает, когда он подносит бокал к губам.
Что это значит?
У меня не так много времени, чтобы подумать об этом, так как из кухни в толпе хорошо одетых официантов поступает следующее блюдо. Идеально приготовленная тальята, поданная на подложке из рукколы, заставляет мой рот наполняться слюной. Пока отец объясняет блюдо Матроне, и они завязывают непринужденную беседу, я смотрю на Петра. Он ловит мой взгляд и снова приподнимает бровь. Смущенно краснея, я снова смотрю на свою тарелку.
— Вкус Италии, — говорит он мягко, разрезая свой стейк. — Как освежающе. Мама вся в русских традициях и знает наши корни, так что это редкое угощение. Ваш повар из Италии?
— Вообще-то из Нью-Йорка, — говорю я, разрезая свой собственный стейк. — У вас дома есть повар?
— Один из лучших. Из Москвы, он готовил для самого Путина.
— Правда? — Я не могу скрыть удивления в своем тоне.
Петр усмехается, звук низкий и глубоко мужской.
— Правда.
— Он, должно быть, очень хорош.
— Уверен, у тебя будет много возможностей убедиться, насколько он талантлив, — уверяет меня Петр.