Она посмотрела на Джона, который в задумчивости заложил пальцы за ремень. Перед его рубашки был перепачкан чьей-то кровью, на правом плече красовалась ссадина размером дюйма в три. Но идеальная прическа ничуть не пострадала. Она знала, что его хлебом не корми, дай только подраться.
– Я волнуюсь, потому что не знаю, куда ты собираешься ехать, – сказал Джон, а потом, долго крепившись, вымучил: – Хочешь, я поеду с тобой?
Эва полезла в свою сердцевидную жестянку, вынула оттуда объявление и протянула ему. Он молча прочел. Затем она пояснила:
– Я уезжаю одна, хотя мне придется одолжить у тебя столько денег, сколько только можно, но я обещаю, что верну долг, как только представится возможность. Мне нужно купить кое-какую одежду и билет на поезд.
Он обвел глазами комнату, и его взгляд остановился на гардеробе, забитом одеждой.
– Мне нужно практичное дорожное платье, – объяснила она, без труда прочитав его мысли. – И подходящая шляпа. Что-нибудь такое, что с радостью надела бы порядочная женщина.
Джон молча слушал, а потом изрек:
– Приличный наряд все равно не превратит тебя в настоящую леди.
Она взяла его руку и крепко пожала, силясь улыбнуться. Она прекрасно понимала, что ей будет очень недоставать этого увальня.
– Конечно, нет. Но, на мое счастье, у меня есть маленький опыт игры на сцене, поэтому я могу превратиться в кого только пожелаю.
– Но, Эви, ты же никогда не была хорошей актрисой.
Чейз Кэссиди осадил лошадь и наклонился вперед, опустив руки на луку своего порядком потертого денверского седла. Он ждал, когда его догонит его правая рука, Рамон Альварадо. Его взгляд скользил вдоль окрестностей. Опытный глаз осматривал покрытые низкорослым кустарником холмы в поисках скота, заблудившегося в зарослях или увязшего в трясине. Он потуже затянул свою потрепанную, видавшую лучшие времена банданну – повязку, защищавшую нижнюю часть лица от пронизывающего ветра.
Мексиканец остановил своего крепыша Аппалузу рядом с крупной гнедой лошадью Чейза и выдержал паузу, ожидая, пока соизволит заговорить хозяин. Но Чейз снова уставился на такой знакомый пейзаж, и Рамон полез в задний карман за табаком и папиросной бумагой.
– Мы теряем дневной свет.
Рамон кивнул. Они были друзьями уже почти девять лет, поэтому понимали друг друга с полуслова.
– Если в этой горной гряде заблудился какой-нибудь скот, нам лучше заняться поисками прямо сейчас, – добавил он.
Чейз кивнул в знак согласия. Он устал, как собака, и промерз до костей, потому что солнце уже скрылось за ближайшим холмом. Он надвинул на лоб свою широкополую ковбойскую шляпу цвета буйволовой кожи и поднял воротник тяжелой куртки из овечьей шкуры. Для весны чертовски зябко, подытожил он. Воздух был колючим, как будто зима не желала сдавать свои позиции так просто.
– Нам лучше всего вернуться, – сказал он, но не двинулся с места.
Рамон медленно, со вкусом, затянулся папиросой. Глубокие морщины тянулись от уголков глаз и прорезали лицо. Его лошадь замотала головой так, что звякнули металлические колечки на ее трензеле. Этот звук был так же привычен для мужчин, как и дыхание, так что они пропустили его мимо ушей.
– Мальчик вернулся домой? – спросил Рамон. Чейз выпрямился и кивнул. В воздухе витал довольно приятный аромат табака.
– Прошлой ночью. Раскидал все на кухне, устроил скандал, припечатал к стене миссис Робертсон и грязно ее обругал.
Рамон покачал головой и сделал последнюю затяжку, швырнув окурок в грязь.
– В его сердце накопилось много злобы. Взяв в руки поводья и пропуская их сквозь пальцы, Чейз взглянул на помощника.
– Да, и его мелкие злобные выходки стоили мне очередной экономки. Мисс Робертсон в мгновение ока собрала вещички. Не будь на дворе темно, она бы удрала еще вчера ночью. А так она уезжает днем. – Он повернул лошадь в сторону ранчо, находившегося на расстоянии нескольких миль, и погнал своего великана галопом. Рамон скакал бок о бок с ним.
– Четвертая экономка за год? Si?[1]
– Si, – эхом отозвался Чейз. – Четвертая. Нет никакой надежды соблазнить этой работой никого ни в Последнем Шансе, ни в Юнионвилле, особенно после того, как миссис Робертсон повсюду раструбит о том, как с ней обошелся Лейн. Придется заплатить, чтобы она помалкивала. Но, может, кто-нибудь откликнется на объявление, которое я послал в газетку Хелены. Но я особо не обольщаюсь. Если до претендентки дойдут слухи о моей репутации или о том, что Лейн вытворял с ее предшественницами… – Он вздохнул, покачал головой и пробормотал, обращаясь больше к самому себе. – Лейну всего шестнадцать, и он абсолютно неуправляем, но я не собираюсь закрывать глаза на его выходки. Я просто не могу.
Рамон несколько секунд хранил молчание, устремив взгляд прямо перед собой. Наконец он изрек:
– Todos nuestra cruz levamos, unos de plata у otros de palo.[2]
Чейз понимал, что племяннику в этой жизни приходится несладко, и многие из связанных с ним проблем – не только его вина. Чейз чувствовал себя ответственным за большинство из них. Он ежедневно напоминал себе, что должен быть строже с Лейном, но на успех особо не надеялся. Все их беседы «по душам» неизменно перерастали в шумные скандалы.
Когда Рамон пустил своего Аппалузу легким галопом, Чейз последовал его примеру, но даже бешеная скачка не могла отвлечь его от мрачных размышлений. Он решил, было, что все пойдет как по маслу, когда он вернется домой, но как жестоко ошибся… Невозможно было наверстать то, что упущено за эти двенадцать лет. Нельзя было ничем загладить прошлые ошибки. Нельзя вернуть те годы, которые он провел вдали от Лейна и от ранчо.
Мальчик пас скот спустя рукава, и поэтому Чейз потерял почти четверть своего стада одной самой суровой на его памяти зимой. А потом истратил почти все свои сбережения на покупку нескольких животных более устойчивой к холодам породы.
И вот теперь еще одна задачка – найти новую домоправительницу. Но все, что он мог для этого предпринять, – просто сидеть и ждать, когда кто-нибудь откликнется на объявление.
Интересно, окупятся ли расходы на помещение объявления в газете Хелены? Неужели на него польстится какая-нибудь женщина в здравом рассудке?
ГЛАВА 2
– Мы почти на месте, мэм.
Эва мельком взглянула на долговязого юношу, управлявшего грузовым фургоном, и мысленно возблагодарила Бога. Почти два часа она едва могла усидеть на месте в повозке, которая кренилась вправо-влево, трясясь по размытой дороге, пока ее желторотый возница следовал к намеченной цели.
Она сделала глубокий вдох, наслаждаясь чистым свежим воздухом и видом пологой равнины. Как же это было непохоже на задымленный зал кабака, до отказа забитого людьми. Хотя окрестности и пострадали от недавнего ливня, теперь все жадно впитывало в себя солнечные лучи, которые пробуждали к жизни молодую весеннюю травку и первые полевые цветы.
Отдаленные предгорья оделись бархатом нового изумрудно-зеленого покрывала, а за ними вздымались островерхие горные пики в пушистых снежных шапках. От этих величественных сизых гигантов веяло чем-то монолитным, безмолвным, незыблемым.
Эва подняла руки, чтобы поправить шляпку, а заодно аккуратно возвратила на место завиток волос, выбившийся из прически. А потом начала пристально всматриваться туда, где, по ее расчетам, вскоре должны были показаться постройки ранчо. Она наклонилась вперед, опершись одной рукой о сидение так, чтобы, не дай Бог, не коснуться своего молоденького возницы, Джеймса Карберри. Она, казалось, вызывала у него такой ужас, что старалась избегать всяких контактов – а то еще с перепугу вывалится из повозки. Через пять минут после того, как они выехали из Последнего Шанса, ближайшего к ранчо «Конец пути» городка, она оставила свои безуспешные попытки завязать разговор с застенчивым отпрыском владельцев самого крупного в городе магазина.
По счастью, Эва высадилась из утреннего дилижанса и справлялась в «Универмаге Карберри», как добраться до ранчо, как раз тогда, когда паренек собирался везти туда заказанный товар. Ее несколько смутило ошарашенное выражение лица миссис Карберри, когда та услышала, что Эве нужно в «Конец пути». Но приставать с расспросами времени не было.