— А вот и мои работы! Это основная их часть. Наслышан о необычности вашего вкуса, поэтому достал из кладовок все, чем богаты.
Граф молча воззрился на россыпь безрадостных пейзажей сельской жизни. Со странным выражением лица разглядывал цыганские мотивы, которых тоже нашлось не мало. Кирилл внимательно наблюдал за лицом графа, стараясь разглядеть каждый нюанс его настроения.
Вне сомнения, его тревожили дети. Изображения маленьких крестьянских детишек, голодных и хитрых, чрезвычайно заинтересовали Мехцебера.
Эти картины нравились и самому Кириллу. Странно было наблюдать в малознакомом человеке такое удивительное единодушие с собственным мнением. Молодой князь переходил вместе с гостем от одного полотна к другому и заново переживал то, что когда-то заставило его взять в руки кисть.
Вот деревенский пастушок, занозивший себе ногу. Вот испуганные дети, уронившие свечу в охапку сена. Тут хитрый мальчишка, которого застали за кражей. Его испуганная физиономия вызывала бурю эмоций у зрителя, от раздражения до слезливой жалости.
Через некоторое время граф снова вернулся к теме цыган. Кибитки, крытые тряпьем, оборванные дети всех мастей и медвежата на цепях. Племя конокрадов всегда необъяснимо притягивало к себе людей.
Кирилл не мог этого себе объяснить, но с детства упоенно разглядывал сообщества крыс и цыган. Странное сочетание, но и те и другие казались ему образцом отвратительности и свободомыслия. В те дни, когда рядом с поместьем останавливался табор, Елена Николаевна напрасно прятала Кирилла и давала строгие наказы гувернанткам. Мальчик всегда убегал поближе к «отвратительным людям», как их называла княгиня.
Его очень привлекали цыганские дети, которые часто были очень красивыми, а иногда и выглядели «не в масть». Голубоглазые с черными кудрями или зеленоглазые и рыжие, а иногда и откровенно русые, они играли на полянках с котятами и казались молоденькому княжичу чрезвычайно интересными. О том, что эти дети могли быть ворованными, тоже ходили легенды.
Сейчас Кирилл снова и снова возвращался к излюбленной теме, и на его полотнах оживали колоритные цыганки, ворованные кони, голубоглазая ребятня, лохматые медведи и прочие детали. Крыс он старался не рисовать, хотя разглядывал с не меньшим упоением, чем раньше.
Сейчас граф остановился у картины, которая многим показалась бы отвратительной. Кирилл с любопытством посмотрел на необычного ценителя. Мехцебер побледнел, скривил губы, но придвинулся ближе, а не отошел. На картине было изображено утро в цыганском таборе. Среди общего запустения и грязи выделялась девочка лет восьми, отличающаяся от чернявых сверстников светлым лицом и рыжими волосами. Платье на ней выдавало отнюдь не цыганское происхождение, но из-за грязи и потрепанности это заметил бы не каждый. Ноги девочки были изъедены язвами и покусаны насекомыми, по ее подстилке ползали крысы. Девочка так и не проснулась, хотя утренний свет явно выделил ее из общей массы. Вокруг нее собирались взрослые и дети, и не понятно было, злятся ли они на чужеродную соню или девочка попросту умерла.
Картина будила странные чувства. Когда Кирилл закончил ее, он долго не смел приближаться к мастерской, до такой степени она была живая. Он сам для себя так и не решил, спит эта несчастная девочка, или отправилась отдыхать от своей многострадальной жизни в лучший мир. Возможно, что эти сомнения и делали картину настолько страшной и незабываемой.
Князь посмотрел на графа. Мехцебер спешно отвел взгляд к окну, скрывая слезы. Граф плакал! Этот солидный, убеленный сединами человек плакал над картиной с грязной спящей девочкой. Интересно, что бы это значило?
— Сколько стоит эта картина?
Голос графа звучал надломленно. Кирилл никогда не видел, чтобы картины так волновали людей. Он вообще мало знал людей, способных к сопереживанию. В обществе культивировалась сдержанность. Ну, даме, конечно, простительно иногда упасть в обморок, но чтобы мужчине плакать?! Цену Кирилл называть не хотел. Другую картину он с радостью подарил бы, а не только продал… А эту… Для того чтобы собраться с мыслями, Кириллу пришлось вспомнить матушку. Ее суровое лицо мгновенно пробудило в нем деловую жилку, и он назвал цену, за которую, на его взгляд, можно было бы продать всю эту мастерскую.
Пауза была недолгой. Граф вернулся к картинам, которые смотрел до этого и выбрал еще три.