— Иногда. А иногда нет. Порой я нахожу всех тамошних дам нудными. А маме они по сердцу. Она даже берет их с собой в путешествия. Разъезжают целым табором, едут себе в Рио и в Буэнос-Айрес, и в Уругвай, и в Нью-Йорк; отправится мама в Париж, так и то в их сопровождении. Они постоянно напоминают мне девочек в пансионе, такие… они… — извиняющимся был взгляд ее огромных глаз, — такие они глупые. Правда ведь?
Отвечая на ее взгляд, он согласно кивнул:
— Пожалуй, отчасти так, Рафаэлла…
При этих его словах она замедлила шаги, остановилась и обратила свое лицо к нему, искренняя, совершенно не отдающая себе отчет в собственной красоте; ее стройная изящная фигура склонилась к нему, глаза смотрели в глаза столь доверчиво, что он побоялся сказать больше.
— Да?
Тут выдержка оставила его. Сил не было терпеть. Пришлось…
— Рафаэлла, дорогая, я люблю тебя…
Такие слова столько раз раздавались шепотом в тихом воздухе Парижа, и его четко обрисованное выразительное лицо приблизилось перед тем мгновением, когда он поцеловал ее.
Губы его были ласковы и нежны. Язык ощупывал ее рот словно от бесконечного голода по ней, но и ее губы тесно прильнули, руки обхватили его шею, она тесно прижалась к нему всем телом, так что вскоре он со всею предупредительностью отстранился, не желая дать ей осязать, какое нестерпимое желание испытывает его лоно.
— Рафаэлла… Как долго я желал поцеловать тебя. — Он поцеловал ее снова, и она женственно улыбнулась от удовольствия, какого он прежде никогда не читал на ее лице.
— А я тебя. — Тут она приопустила голову, как школьница. — Врезалась с первой встречи. — И смело улыбнулась ему. — Ты такой красивый. — Теперь она его поцеловала. Взяла за руку, чтобы, казалось, повести дальше вдоль Сены, однако он покачал головой и задержал ее руку.
— Прежде нам надо кое о чем договориться. Ты не прочь присесть? — И направился к скамейке, а она вместе с ним.
Она пристально взглянула, и что-то насторожило в выражении его глаз.
— Что-нибудь не так?
— Нет-нет, — усмехнулся он. — Но если ты, малышка, думаешь, будто я отправился с тобой просто миловаться, как в былые времена говаривали, то ошибаешься. Мне нужно спросить у тебя нечто, и целый день я боюсь это сделать.
— А что именно? — И сердце ее застучало, и голос стал совсем тихим.
Он смотрел на нее какое-то время, показавшееся бесконечностью, лицом к лицу, крепко держа ее руку в своей.
— Выйдешь ли ты за меня замуж, Рафаэлла? — Расслышав ее короткий вздох, он закрыл глаза и вновь поцеловал ее, затем медленно поднял взгляд, увидел слезы на ее ресницах и улыбку, какой прежде не замечал за нею.
Улыбка делалась все шире, последовал кивок:
— Да… Я согласна…
Свадьба Рафаэллы де Морнэ-Малль-и-де Сантос-и-де Квадраль и Джона Генри Филипса IV прошла с редчайшим размахом. Состоялась она в Париже. Был дан завтрак на двести персон в день гражданской церемонии, обед для полутораста родственников и «ближайших друзей» тем же вечером, а назавтра боле шестисот человек явилось на венчание в Собор Парижской Богоматери. По общему мнению, более роскошного празднества и приема нельзя было припомнить. Знаменательно, что удалось достичь соглашения с прессой, что в обмен на полчаса, в которые Рафаэлла и Джон Генри покажутся перед фоторепортерами и ответят на имеющиеся вопросы, их на все дальнейшее время оставят в покое.
Свои отчеты о свадьбе поместили «Вог», «Вименз вир дейли», а на следующей неделе и «Тайм». Во время бесед с журналистами Рафаэлла в полном отчаянии вцеплялась в руку Джона Генри, глаза ее казались еще больше и темнее на побелевшем как снег лице.
Именно тогда он дал обет оградить ее впредь от бесцеремонного надзора прессы, не желая кому-либо позволять входить с нею в контакт, если это ей мешает или досаждает. Он учитывал, что смолоду ее оберегали со всею заботливостью. Сложность составляло то, что Джон Генри был тем человеком, кто постоянно вызывает неусыпное внимание прессы, а когда выяснилось, что новобрачная на сорок четыре года моложе, его жена тоже попала в центр внимания. О состоянии и могуществе Джона Генри почти не было известно, и в восемнадцатилетнюю дочь маркизы и виднейшего французского банкира не очень-то верилось. Уж больно походило это на волшебную сказку, а не бывает волшебной сказки без волшебной принцессы. Однако благодаря усилиям Джона Генри она пребывала в надежном укрытии. Дружно соблюдали они конспирацию столь долгий срок, что это могло показаться невероятным. Рафаэлла даже ухитрялась два года посещать занятия в Калифорнийском университете в Беркли, и это сошло незамеченным. В течение этих двух лет никому и в голову не приходило, кто она. Рафаэлла отказалась от того, чтоб на занятия ее возил шофер, тогда Джон Генри купил ей малолитражку для поездок в Беркли.