Уезжая в Нью-Йорк, Рэчел твердила, что не желает развода. Какое-то время старалась наезжать, но занятость обоих на противоположных концах страны делала их совместные уик-энды все более редкими. Безнадежная штука, как-то раз заметила Рэчел, Алекс же после двух нескончаемых недель совсем уж вознамерился оставить собственную доходную практику и перебраться в Нью-Йорк. Черт возьми, велика ли важность, стоит ли держаться за свои занятия, если при этом потеряешь жену? Однажды, в четыре часа утра, он принял решение: прекратить практику и уехать. Измученный, но полный надежды, он подошел к телефону, чтобы звонить ей. Было семь утра по-ньюйоркски. Но услышал он не Рэчел. А мужчину с глубоким медоточивым голосом. «Вам миссис Гейл? — поначалу не мог тот понять. — А, мисс Паттерсон». Рэчел Паттерсон. Алекс не верил, что новую, нью-йоркскую жизнь начала она под прежним своим именем. И того не ведал, что вместе с новой работой стал новым и весь быт ее и уклад. Мало что смогла она сказать ему в то утро, и слушая доносящийся издалека голос, он не мог сдержать слез. Позже, уже днем, она позвонила ему из конторы.
— Что сказать, Алекс? Прости…
Простить что? Ее переезд? Ее роман? За что она извиняется? Или просто жалеет его, этакого бедного восторженного недоноска, сидящего себе одиноко в Сан-Франциско.
— Есть хоть какой-то шанс все отладить? — Он был готов пойти на это, но хоть на сей раз она ответила честно:
— Нет, Алекс. Боюсь, что нет.
Поговорили еще несколько минут, прежде чем повесить трубку. Не о чем было беседовать, разве что их адвокатам. На следующей неделе Александр подал на развод. Все сделалось гладко. «Как положено по-цивилизованному» — высказалась Рэчел. Проблем никаких не возникло, только вот Алекс был пронзен до глубины души.
Целый год ему словно мнилось, что некто близкий и дорогой скончался.
Возможно, скорбел он о себе самом. Казалось, некая часть его отбыла в контейнерах и ящиках, подобно обстановке гостиной, уплывшей в Нью-Йорк. Держался он вполне в норме: ел, спал, виделся с людьми, ходил плавать, играть в теннис, бадминтон, сквош, бывал в гостях, разъезжал, его практика переживала бум. Но что-то существенное в нем самом потерялось. И он знал о том, пусть другим оно и незаметно. Ему нечего было предложить женщине, кроме собственного тела, в последние два с лишним года.
Пока добирался он до своего кабинета, тишина в доме показалась вдруг непереносимой, оставалось бежать отсюда. В последнее время такое случалось с Алексом часто — неостановимый порыв вовне, подальше от пустоты и тиши. Лишь после двух лет отсутствия Рэчел начало спадать оцепенение. Будто наконец сняли бинты и обнажилось незаживающее одиночество.
Алекс переоделся в джинсы, кроссовки, старую куртку, живо протопал вниз, легко касаясь перил длинными сильными пальцами, темные волосы слегка растрепались, взгляд голубых глаз стал сосредоточенным, когда он захлопнул дверь за спиной и двинулся вправо, добрался до Дивисадеро, там перешел на неспешный бег вверх по крутому холму, ведущему к Бродвею, где остановился и окинул глазами сногсшибательный пейзаж. Внизу бухта сверкала в полутьме, словно бархат, холмы затянул туман, огни взморья искрились алмазами, рубинами, изумрудами по ту сторону залива.
Достигши представительных особняков Бродвея, он свернул направо и зашагал к Пресидио, бросая взор то на высокие броские здания, то на мирную красу бухты. Здешние дома были из роскошнейших в Сан-Франциско. Тут помещались два-три квартала самых дорогих в городе жилищ, претенциозные кирпичные дворцы и имитирующие старину особняки, ухоженные усадьбы, восхитительные панорамы, мощные деревья. Не встретишь ни души и не донесется ни звука от ровного ряда зданий, хотя нетрудно вообразить себе теньканье хрусталя, звон блещущего серебра, слуг в ливрее, дам и господ в вечерних туалетах. Алекс всегда посмеивался над тем, что именно видится ему. По крайней мере, такие видения лучше облегчали его одиночество, нежели то, что воображал он, минуя дома поменьше на менее представительных улицах, которыми обычно проходил. Там ему чудились мужья, обнимающие своих жен, улыбчивые дети и щенки, резвящиеся в кухне или растянувшиеся перед потрескивающим жарким камином. В тех больших домах его ничего не привлекало. Тот мир не воодушевлял его, хотя в подобных усадьбах он бывал весьма часто. Для себя Алексу хотелось совсем иного, чего-то такого, чего они с Рэчел никогда не имели.