На кухне снова зазвенела посуда. Данила прошёл босыми ногами к столу и посмотрел на телефон. «Саша, что тебе надо?» - он мысленно спросил себя, проведя рукой по гладким гениталиям. Да, так ощущение было совсем другое, и даже руке было приятнее касаться чисто выбритой кожи. Он снова коснулся себя рукой, но остановился, вспомнив о не зашторенном окне. Забрав гудящий телефон, Данила завалился с ним на диван и набрал номер брата, уже успевшего отключиться по воле оператора.
- Блин, да к тебе тяжелее дозвониться, чем к президенту, - раздался голос Саши. - Ты как? Голова на месте?
- На месте, - с улыбкой проговорил Данила, снова положив себе руку между ног. - А ты чего трезвонишь в такую рань?
- Ничего себе, у тебя рань! Ты на часы смотрел? Уже начало одиннадцатого! Никак не можешь отойти от вчерашнего?
- Никак… - Данила гладил себя, смотря в потолок. - Так чего ты хотел?
- Да, насчёт твоей машины поговорить. Если её только через неделю возьмут на рихтовку, не расстроишься?
Данила сладко потянулся, погладив рукой живот. Всё складывается хорошо, и звонок брата не связан с полицией. Что ещё надо для того, чтобы день стал лучше? Разве что выйти на улицу и найти себе новый предмет обожания.
- Нет. Ничего страшного не произойдёт.
- Ты какой-то радостный? Даже не заметно, что с тобой случилось вчера что-то страшное.
- Саша, я просто осознал, что ты был прав, - Данила улыбался, обманывая брата, - и это всего-навсего машина. А имея такого брата, как ты, мне не о чем беспокоиться.
- А, ну… Не, ты прав. Да… Так что, всё по срокам нормально?
Даниле послышалось, что Саша, воодушевлённый его словами, всплакнул с той стороны линии. Наверное, показалось, но голос брата дрогнул, в этом сомнений не было.
- Не беспокойся, - Данила встал с дивана и начал искать подходящую одежду. Он знал, куда сейчас направится, и прежнего страха перед поездкой не испытывал.
***
Автобус остановился на повороте, выпустив несколько человек из своего раскалённого нутра. На улице было очень жарко, и народ, вываливаясь из железной коробки, никак не мог надышаться вволю. Данила вышел последним. Прямо за ним захлопнулись двери, отрезав его от оставшихся в салоне пассажиров, продолживших свой путь в Большую Рогань. Автобус отъехал от поворота и понёсся вниз с горы, предоставив людям возможность любоваться грустной картиной, явившейся их взору - два кладбища стояли друг напротив друга, молчаливые, как им и полагалось.
Трое из вышедших вместе с Данилой пассажиров, направились куда-то в сторону полей, а двое, потащив по жаре свои котомки, пошли к ближайшему кладбищу. Данила провёл их взглядом и направился через дорогу к месту, где навсегда остались лежать его родители, окружённые общей оградкой.
Могила была ухожена, и было видно, что здесь кто-то периодически появляется. Оградка покрашена, трава вырвана, листья выметены - Саша и здесь всё успевает сделать, показывая свою расторопность во всём. Данила прошёл через открытую калитку, остановившись перед каменным надгробием. Посмотрев на чёрный цветник, лежавший у его ног, он опустился на лавочку и выставил перед собой на стол привезённые продукты. Всё было по-скромному: чекушка коньяка, нарезка колбасы и городская булка - для первого раза самое оно. Из пакета был извлечён набор одноразовой посуды, моментально распечатанный и установленный на чёрном столе.
Коньяк Данила наливал спокойно, посматривая на родительскую могилу. Он отставил бутылку, покрутил в руке стакан и снова поставил его на стол.
- Нет, батя, так не правильно, - шёпотом проговорил мужчина. - Тебе тоже налить надо. Маме не предлагаю, а то ещё поругает меня. Да, мам? Ты не пила двадцать лет до смерти, так и начинать сейчас не стоит. А вот с папкой я выпью.
Данила взял рюмку, установленную прямо в землю, и налил в неё коньяк. Вкрутив её на место, он улыбнулся, возвращаясь к столу. Его чёрный спортивный костюм нагрелся, доставляя дискомфорт, особенно в местах утреннего бритья, так что сидеть было неудобно. Но мужчина решил не останавливаться, оказавшись в этом месте впервые за пять лет.
- Вот, батя, теперь всё в норме. Ты любил хороший коньячок, надеюсь, этот тебе понравится. Мама, извини, забыл сок купить, но у меня бутылочка воды с собой есть. Будешь?
Он снова встал и подошёл к могиле. Ну, конечно, рюмка была одна. Саша, знавший о маминой нелюбви к спиртному, тарой наградил только отца. Одноразовый стаканчик наполнился нагретой в дороге водой и занял своё место рядом с рюмкой. Подумав, Данила положил рядом два бутерброда.
- Колбасу вы оба любили, так что не обидитесь. Кладу вам два, а то подерётесь на том свете. Вроде, всё. За здоровье пить не буду, а то снова посчитаете меня дурачком. Пусть земля, как говориться…
Осушив стакан, он отправил в рот кусок колбасы и отвернулся в сторону. Данила никогда не пил с отцом на пару. В основном подобное происходило на семейных праздниках. Но там были гости, а сейчас… Сейчас была только мать. Да, чёрт возьми! Здесь ещё тысяча таких, как его отец, потерявших навсегда шанс пить в одиночку. Данила налил второй стакан и осушил его одним глотком. Коньяк закончился, в отличие от колбасы, и он запихнул в рот сразу несколько кусков дорогого деликатеса. Сидя на лавочке, и положив руки перед собой на стол, Данила уставился в лицо отца на могильной плите. То это был суров, рассматривая сына из-под кустистых бровей. Лысая голова отца всегда забавлялась ещё маленьких братьев, и они не упускали шанса погладить её своими маленькими ладонями. Отец молчал. Данила смотрел на его портрет, не моргая, до боли в глазах. Палящее Солнце заставило слезу вытечь на гладко выбритую щёку и добежать до верхней губы. Вытерев её рукавом спортивной кофты, мужчина подскочил на ноги.
- Зачем я надел этот чёртов костюм! Теперь жарюсь на проклятой лавочке, как цыплёнок табака. Мама, у меня нет другого чёрного костюма, ведь ты привила мне любовь к цветной одежде. Но я и её не люблю, ведь я не из этих… Мама, я не буду ругаться при тебе, но ты ведь помнишь, как их называл отец?
Он снова сел на лавочку и закатал рукава. Руки были мокрые от пота. Липкая жидкость текла по спине, попадая по позвоночнику прямо в штаны, от чего в и так мокрых от пота трусах становилось ещё влажнее. Грудь пекло от раздражения, вызываемого природной солью. Данила поднял вверх руки и застонал - его новый вид приносил ему пока только боль. Ну, ничего, посчитаем это испытанием.
Он перевёл взгляд на лицо матери и заулыбался. Да, у него была новость, сумевшая когда-то её бы порадовать. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
- Мама я нашёл девушку. Полюбил её. Что? Она меня? Ну, как тебе сказать, похоже, что полюбила. По крайней мере, она не противилась моим поцелуям и прикосновениям. Нет, я не затащил её в постель на первом свидании, хотя, готов поспорить, что она была не прочь. Почему я так странно улыбаюсь? Нет, я тебя не обманываю! Я давно люблю её, но смог познакомится с ней поближе только вчера. Эх, видела бы ты Полину! Это не Сашкина мымра… Мама, она самая классная и замечательная!
Данила осмотрелся по сторонам и встал с лавочки. Он подошёл к надгробию осторожной походкой, стараясь не привлекать к себе внимания редких посетителей кладбища. Нагнувшись над могилой матери, зашептал:
- Я убил её… Нет, мама, не специально…
Рухнув на колени, мужчина прикрыл глаза руками. Из-под ладоней текли слёзы. Он чувствовал сильнейшее отчаяние из-за потери цели к существованию. Но сейчас ничего нельзя было сделать, и это было так же страшно, как и терять родителей, ушедших каждый в своё время. Данила плакал, уже не скрывая своих чувств. Коньяк на жаре сделал своё дело, позволив человеку раскрыться и перестать юлить.