«Вот как? — нахмурился Петр Федорович. — Интересно, какие же компрометирующие бумаги на эту парочку добыл сей мухомор? Ведь дело идет, кажется, о том, чтобы на турнире выстрелы у конкурентов скупить! Ради приза от госпожи Арбениной… Но ведь есть и другие. Тот же Муртазин!»
— Что-то мне подсказывает, — загадочно пробормотал капитан, — что ни тот ни другой вообще не явятся на турнир в назначенный час. А коли и явятся, то будут в лучшем случае сторонними наблюдателями. Не до стрельбы будет каждому, вот увидите, Звягин.
Они стояли прямо под Фроловым, и тому пришлось отпрянуть в глубь хоров, под защиту балконного парапета, дабы не быть замеченным случайно. Теперь Петр Федорович уже не хотел уходить. Дубинин и впрямь затевал какую-то гнусь, в том не было сомнений.
Но капитан уже запер двери клуба на замок, и оба офицера отправились к выходу, чтобы передать ключи швейцару. Но если Дубинин шел небрежной походкой, помахивая связкой, то поручик Звягин шагал, ссутулившись, словно сгибаясь под тяжестью какой-то ноши. Теперь Петр Федорович, замерший в своем невольном укрытии, понимал, что это — муки совести и страх разоблачения, под грузом которых даже такой отчаянный штурмовщик сердца Дианы, как Звягин, вынужден был сейчас отступить.
Да, но каков Дубинин! Сей фрукт явно нуждается в уроке. И надо преподнести его капитану в ближайшее же время, покуда тот не надумал еще каких гнусностей, похлеще банального подкупа.
Фролов осторожно выглянул из-за перил балкона, лишь когда шаги капитана с поручиком окончательно стихли.
Офицеры уже ушли, но нашему герою не хотелось никаких неожиданностей. Поэтому он неслышно спустился по центральной лестнице мимо двух бронзовых фигурок китайцев с фонарями над головой, неизменно вызывавших восторг всех детей из дворянских семейств, быстрым шагом прошел до библиотеки до запасного выхода и спустя минуту очутился на Грузинской улице. Мысли его путались, но Фролов знал главное: необходимо срочно узнать, где и когда он сможет переговорить с Дианой без посторонних глаз и ушей. И он решил заглянуть в губернаторское присутствие, благо там всегда можно было узнать все последние новости. В том числе и конфиденциального характера.
Справившись у знакомого чиновника Прошкина, знающего обо всем, что происходит в городе, Фролов выяснил, что сможет увидеть Арбенину на балу, который на днях давал «Губернский попечительный о бедных комитет».
Состоявший в ведении Императорского человеколюбивого общества, он открывал детский приют для тридцати девочек от 5 до 11 лет, сирот и полусирот всех сословий, на пожертвования, собранные Дамским отделением комитета. Дети должны были воспитываться в этом приюте до достижения 16-летнего возраста, обучаться грамоте, рукоделию и ведению хозяйства. Попечительницей приюта вызвалась быть жена губернатора Скарятина, а здание приюту купил на собственные средства купец Василий Зиновьев.
Разумеется, все кандидаты в кавалеры Прекрасной Охотницы намеревались быть на балу непременно. Решил туда отправиться и Петр Федорович. Следовало решительно объясниться с коварным Дубининым, разузнать последние новости об учреждаемом Обществе губернских охотников и, конечно же, увидеть саму Диану Михайловну.
В последнем Фролов не сразу готов был себе признаться, однако при одной мысли о даме из Петербурга его сердце тут же принималось учащенно биться. Наверное, виною тому просто месяц май, думал Фролов. Обычное весеннее поветрие — и ничего более!
7. НА БАЛУ
Балы в Казани всегда были событием, занимавшим умы всего общества задолго до назначенной даты. И тут, как ни странно, пальму первенства зачастую держал Императорский университет. Его роль в жизни большого губернского города трудно было переоценить: как раз в университете в свое время открылась первая в городе типография, и на улицах тут же появились голосистые, веселые мальчишки с кипами газет, где можно было прочесть о последних городских и губернских новостях, в том числе и весьма пикантного свойства. Тут периодически создавались научные, литературные и музыкальные общества, и казанская интеллигенция могла свободолюбиво фрондировать не только на студенческих скамьях, но и с лекционных кафедр факультетов. В городе студентов любили и уважали. Именно в их честь ежегодно 4 ноября, на день основания университета, в Дворянском собрании ректорат давал грандиозный бал.
Что же до благотворительности, то губернатору Скарятину требовалось скорее подвести жирную черту под полугодовыми хлопотами, ежедневными и еженощными, которыми полна жизнь отца города. Впереди было лето — жаркое, ленивое, с поездками за границу и на воды, и потому нынче давали последний бал до будущей осени.