При чем здесь стрелковое дело и откуда у светской дамы из столицы столь причудливые интересы, станет известно из уже упомянутого письма.
Вот оно:
«СОПРОВОДИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА МОСКОВСКОГО ОБЕР-ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕРА Н.У. АРАПОВА НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА КОРПУСА ЖАНДАРМОВ Н.В. МЕЗЕНЦОВУ „К АНОНИМНОМУ ПИСЬМУ О ПОДГОТОВКЕ ПОКУШЕНИЯ НА АЛЕКСАНДРА II“»
22 декабря 1869 г.
Конфиденциально
«Милостивый Государь, Николай Владимирович.
Господин Московский почтдиректор препроводил ко мне вынутое из почтового ящика, адресованное на мое имя анонимное письмо, в котором заявляется об угрожающей опасности священной особе его императорского величества и о подготовке с этою преступною целью покушения в Казани.
По способу заявления, изложению его и искусственности почерка можно полагать, что оно составляет чей-то личный вымысел. И хотя за всеми ранее принятыми мерами не обнаружено никаких признаков подготовки покушения, однако ввиду чрезвычайной важности предмета, которого касается заявление, я считаю долгом препроводить к вашему превосходительству копию с оного, а равно и с надписи на конверте, в котором оно получено. Имея честь присовокупить, что мною сделано распоряжение о секретном строжайшем и неослабном наблюдении к открытию преступного замысла, о котором упоминается в анонимном письме, и если бы были обнаружены малейшие признаки оного, то я тотчас же сообщу вам о том.
Примите уверение в моем к вам истинном почтении и совершенной преданности.
Копия с письма, вынутого из почтового ящика.
«Не могу больше молчать, дело слишком суриозное. У нас в Казани намерены убить царя в первый же ожидаемый приезд. Стрелять будут из охотницкого ружья, должно быть, еще на пароходе. Ради Бога, приймите меры, заговор слишком хитер, убийца всех искусней, и другого Комиссарова не будет. Пока не высказываю себя, боясь мести убийцы. Теперь же сообщаю об этом в Петербург».
Копия с надписи на конверте:
«Его превосходительству генералу-адъютанту Арапову
Господину обер-полицеймейстеру в Москве
Государственное дело!!!»
Об этом, пусть и не вполне дословно и опустив некоторые подробности, и поведала Дарья Михайловна Арбенина Петру Федоровичу Фролову Чем повергла того в первую минуту в еще большее изумление, а затем — в совершеннейшее смятение.
— Ну, довольно, теперь вы знаете все. Откроем карты, сударь! — решительно бросила Прекрасная Охотница. — Как вы уже поняли, в Казани нынче готовится покушение на самого государя. Мой долг — предотвратить сие преступление еще в корне, причем, во что бы то ни стало. Именно потому я здесь.
— Господи… Диана Михайловна… голубушка, — прошептал Фролов. — Да как же так? Кто вы есть на самом-то деле?
Фролов во все глаза смотрел на даму из Петербурга. По всему было заметно, что он до сих пор еще не до конца переварил услышанную весть, неслыханную и невероятную. И, конечно же, был изрядно заинтригован тем, что столь поразительный факт ему довелось услышать из прекрасных уст той, от которой Петр Федорович уж никак не ожидал узнать ничего подобного.
— Кто вы?
— Слуга государя, — тихо ответила женщина.
— Вы??
— Обязанная ему столь многим, что с этим покуда еще не сравнится то малое, чем я ему служу.
— Женщина — и на службе? — недоверчиво протянул Фролов.
— Как и все мы, дворяне, — убежденно произнесла Арбенина. — К тому же наш род имеет древние корни. Мои предки служили российским царям верой и правдой. Потому и я, потомственная Арбенина, не вижу веских причин, отчего бы и женщине не послужить императорскому трону не за живот, а за совесть.
— Но ведь это… что в письме, — Фролов на мгновение замялся. — Это же ведомство исключительно секретной части. Третье отделение… тайная полиция…
— Конечно, — кивнула Прекрасная Охотница. — С тою лишь разницей, что я не состою официально на службе в Жандармском корпусе. А значит, не числюсь в списках и не получаю, так сказать, пайкового и котлового довольствия.
На последней фразе Прекрасная Охотница слегка усмехнулась.
— Это просто… невероятно!
Охотница смерила ироническим взглядом стрелка.
— Я женщина особенная, Петр Федорович. Как вы, должно быть, уже имели случай убедиться, — заметила она. И сделала жест, словно снимает со своей прелестной головки яблоко-мишень.