Так что вполне понятно, почему Отеро в угоду вкусам того времени решила скрыть свое галисийское происхождение (вряд ли бы ей удалось покорить публику своими грустными муньейрами[5]) и придумала себе биографию, отвечающую представлениям о характере «настоящей» испанки. О причине изменения настоящего имени «Агустина» на «Каролина» мы скажем позже, а сейчас поразмышляем о характере и психологических аспектах мистификаций, созданных Беллой Отеро.
Читая мемуары Каролины, понимаешь, что она лгала скорее не из тщеславия или желания придать своему образу романтический ореол, а из практических соображений. Для нее было важнее всего выглядеть перед публикой как можно очаровательнее, и, если создание мифа требовало любви и слез, Белла не скупилась на краски. Публике нужен колорит Бизе? Пожалуйста. Однако Каролина в отличие от других «горизонталей», как образно называли в то время куртизанок и как отмечает Хоакин Бельда в приведенном мной отрывке, не приписывала себе знатного происхождения и не придумывала генеалогического древа с графскими или герцогскими корнями. В то же время Белла избегает и другого распространенного в ту эпоху приема: создавать в расчете на сострадание образ наивной девушки, обманутой миром и его соблазнами. Напротив: прекрасно понимая, что ее репутация в обществе далеко не безупречна, Каролина не пыталась приукрасить свое детство, а предпочла представить начало жизненного пути весьма авантюрным и довольно аморальным, что вполне соответствовало ее характеру. Читая ее мемуары (и зная, что все это вымысел), чувствуешь, что их автор – женщина здравомыслящая, заботящаяся о том, чтобы создаваемый ею образ выглядел как можно правдоподобнее, потому не скрывает не очень приличные для «сеньориты» поступки. Приведем одно из «приключений» не самого благопристойного характера, придуманных Каролиной Отеро для описания начала ее авантюрной биографии.
Рассказывая о периоде жизни с момента поступления в интернат до первого профессионального успеха, Белла придумывает следующую гадкую историю (эти сведения также взяты из мемуаров, продиктованных мадам Вальмон). Согласно «исповеди» Каролины, когда стало известно о ее отлучках из колледжа, Хуанита с Пепитой запретили ей выходить из кухни. Тогда Агустина решила отомстить этим старым девам и положила в горшок с готовящейся едой огромную живую крысу. Потом она пожалела об этом и попыталась вытащить крысу из горшка, но «та уже превратилась в месиво из кусков мяса, шерсти, зубов и прочей мерзости». Тогда – совершенно в романтическом стиле – у Агустины случился приступ истерии, она стала плакать и кричать как безумная. Все закончилось болезнью, и местный врач, увидев отвращение девушки к колледжу и сеньоритам-хозяйкам, предложил взять ее к себе домой, пока не поправится. Агустина была очень благодарна своему спасителю, но через несколько идиллических дней, проведенных с ним и его семьей, стала скучать по Пако – своей «первой и самой большой любви». Вскоре она сбежала с ним, даже не попрощавшись со своим благодетелем, и юные любовники (Каролине едва исполнилось двенадцать лет) отправились в Португалию.
Оказавшись в Лиссабоне, Каролина обнаружила, что беременна, но решила пока не говорить об этом Пако, Влюбленные были счастливы до тех пор, пока полиция не нашла их и не возвратила Каролину, как несовершеннолетнюю, к матери. Пако Колль тем временем сбежал в Барселону. Возвращение Нины (так называли ее родители) в Вальгу – еще один грустный эпизод. Карменсита, мать Каролины, по-прежнему была жестока в обращении с дочерью. Когда Агустина призналась матери, что беременна, та ударила ее по лицу и стала всячески оскорблять. На следующий день, без сантима в кармане, Нина сбежала из дому. Однако отправилась вовсе не в Барселону, что было бы вполне логично – ведь там она могла встретиться с возлюбленным, а в Лиссабон, в ту же гостиницу, где они жили с Пако. Каролина объясняет свой поступок так: «Я подумала, что смогу найти приют в гостинице, где мы раньше жили с Пако, потому что ее управляющий был очень милым человеком. Там меня знали и, конечно же, хорошо бы приняли, думая, что возлюбленный скоро за мной приедет. В остальном я решила положиться на судьбу».
Даже в этих вымышленных мемуарах судьба всегда ведет себя слишком в «стиле Отеро». В гостинице, по словам Каролины, ей посчастливилось встретиться с театральным импресарио, и тот, увидев красоту и талант Нины, предложил – совершенно бескорыстно – организовать ее сольный (!) дебют и включить ее вокальный и танцевальный номер в очень модную в то время сарсуэлу La Gran Via, ставившуюся в лиссабонском театре «Авенида». Выступление имело огромный успех, и вскоре Агустина сделала еще один удачный шаг, все в том же «стиле Отеро». Согласно тем же мемуарам, эта двенадцатилетняя девочка, впоследствии ставшая обладательницей лучшей в мире коллекции украшений, неспешно прогуливалась однажды утром по улицам Лиссабона, когда… «Внезапно я оказалась перед витриной ювелирного магазина и засмотрелась на восхитительное бриллиантовое колье», – рассказывает Каролина и приводит любезный разговор с «человеком лет сорока, в очках в золотой оправе, с приятным лицом и доброжелательным взглядом». Двумя строчками ниже юная Нина становится обладательницей не только колье, но и диадемы, колечка, браслета и сережек с бриллиантами. Потом, пользуясь изысканными эвфемизмами, она поведала о том, что господин в очках с золотой оправой, оказавшийся сеньором Пораццо, богатейшим банкиром Лиссабона, поместил ее в пансион. «Какая хорошенькая девочка! – воскликнула, по словам Каролины, толстая и добродушная хозяйка дома, увидев ее. – Можете не беспокоиться, сеньор, ей здесь будет хорошо, она ни в чем не станет нуждаться». И действительно, вскоре Нина имела все» чего только могла пожелать. «Я позволяла себя любить и привязалась к своему покровителю, как к крестному отцу, балующему крестницу подарками. Я не могла ответить взаимностью на его страсть, но испытывала к нему дочернюю нежность, – «откровенничает» Белла. – И еще у меня была большая красивая собака по кличке Блэк, но я скучала по театру и особенно по своему милому Пако».
* * *