Рита почувствовала слабость в коленях. Да, да, она все еще думала о нем. Хотя точно знала, что он давно не живет в Вятке.
Чем ближе подходил день встречи, тем сильнее Рита ощущала волнение. «А в чем дело? — спрашивала она себя. — Ну-ка сосредоточься и ответь. По какой причине волнение? Что придешь на встречу и никто тебя не вспомнит? Или… он тебя не вспомнит?»
Не вспомнит? Он не вспомнит? Неужели… А та ночь… Единственная ночь в ее жизни. После встречи по случаю пятилетнего юбилея выпуска. Была ведь та ночь. С ним.
А вдруг Саша Решетников все же приедет на встречу? Ведь приглашения посланы всем…
Смешная, если не сказать глупая, одернула себя Рита. У него наверняка семья и дети.
«Смешная? Глупая? Какой видишь ты себя, такой видят тебя и другие, — возмутилась она. — Ты не смешная, ты не глупая. Ты видная, ты завидная, ты умная. Если угодно — талантливая». Иначе разве Даниэла Ранцой из Австрии закупала бы ее вещи для своего престижного салона в Зальцбурге? Эта молоденькая фирмачка с небесно-синими глазами не станет летать просто так в Вятку, она могла бы закупать все в Москве, там полно таксидермистов. И дело не в ценах, Петрович хорошо знает, что почем, и делает ей скидку только на дорогу от Москвы до Вятки. Качество, вот за чем едет эта женщина. Скоро она снова появится.
Что ж, Маргарита Макеева, все не так плохо, похвалила себя Рита. Просто ты отличаешься от других одним: ты строишь свою жизнь сама. С нуля. Есть люди, которым дается все сразу, а ты берешь сама, причем частями и не в установленном жизнью порядке.
Твоим первым мужчиной был тот, кого ты хотела всегда сделать своим первым мужчиной. У тебя есть сын, не важно, что не ты его родила. У сына будет отец, непременно. А значит, у тебя будет муж.
Такой человек есть на земле. Ты знаешь. Только он этого не знает. Он пока тебя не нашел. Даже если он сто раз ошибся с женщинами, женами, любовницами, то это произошло лишь потому, что он искал тебя — одну, единственную.
4
— Шурик, ты просто обязан пойти, — раздался голос матери, и от неожиданности Александр Игнатьевич вздрогнул.
Мать вошла в его детскую с подносом, на котором красовался любимый гостевой чайник с красным петухом на боку. В детстве Саша всегда восхищался этим красавцем, но ему разрешалось только издали любоваться им. Потому что, когда у Решетниковых собирались гости, Сашу усаживали на стул с гнутой спинкой — его называли еще венским, он сохранился с довоенных времен — и опускали на колени баян. Это была обязательная программа, и Саша играл, не противясь. Все, что просили гости.
Они просили разное, это зависело от того, чего и сколько выпили: после коньяка требовали «Очи черные», после водки — «Шумел камыш», от браги всех тянуло на «Отвори Я поскорее калитку». Уже гораздо позже, когда Саша увлекся историей и теорией африканского театра и даже собирался защитить на эту тему диссертацию у великой Мелитины Петровны из института культуры в Москве, в Козицком переулке, он внезапно стал анализировать: а почему вот так, а не наоборот?
Он не был специалистом по химическому анализу или по ферментации, но чувствовал, здесь что-то есть, в этой сообразности напитка и песни.
Однажды они с приятелем, который только что вернулся из Америки, выпили целую бутылку виски, и Александр Игнатьевич услышал тихое пение по-английски. А если перевести это на удобоваримый язык, то получилось бы что-то вроде «шумел ветер в кукурузе».
Словом, загадочная вещь, решил Александр Игнатьевич и пообещал себе однажды на этом сосредоточиться. Когда-нибудь.
— Ты меня слышишь, Шурик?
— Да. Так о чем ты?
— Называется, он слышал, — проворчала мать.
— Ты о встрече в школе, мама? Но послушай, зачем мне туда идти? Почему ты меня гонишь из дома? К тебе приехал любимый сын, единственный на свете сын, а ты выставляешь его за дверь. Отправляешь в ночь…
— Ты долго будешь причитать, бирюк? — строгим, хорошо поставленным голосом уверенной в себе женщины спросила мать.
Таким голосом она прежде обычно говорила: «У меня мерцательная аритмия», когда хотела пристыдить мужа или сына за какую-нибудь провинность. И они готовы были пасть перед ней на колени.
— Итак, прекрати причитать, — строго повторила Серафима Андреевна. — Ты приезжаешь в город и никогда ни с кем не видишься. Что за отстраненность? Ты был таким общительным мальчиком, а теперь? Что произошло, Шурик?
— Ма-ам, ну что я там увижу?
— Не что, а кого, — одернула его мать. — Ты увидишь своих одноклассников. И тебе самому, кстати есть, что рассказать о себе и… есть что показать.