Рита засмеялась.
— Ты что? — спросил Решетников. — Поделись. Люблю смеяться.
— Да нет, не важно. Я просто так.
Одеревенелость прошла, ее и капли не осталось в теле, а в мозгах и подавно. Рита поворошила рукой волосы, ночной ветерок повторил ее движение, но в другую сторону. Она решила не сопротивляться его нраву и сквозь упавшие на глаза пряди смотрела на ворота сада.
Десять лет назад она шла сюда с этим же человеком, но с другим чувством. Она шла сюда победить.
Кого? Себя? Решетникова? Да нет, пожалуй, себя и судьбу. Она шла совершить поступок, который наметила. И который должен был стать первым в череде перемен, в ее усердной работе над собой и над своей, как она считала, незадавшейся жизнью. А как же она к нему готовилась! И сколько лет…
— Послушай, Макушка, если я правильно уловил, ты здесь теперь звезда? Что там верещал местный народ, я толком не разобрал, но слово «телезвезда» я уловил. Расскажи, а? Приятно идти рядом со знаменитостью. Вот было бы посветлее, то все бы увидели, что я иду по городу не просто с красивой женщиной, а со звездой! — сказал он громко и нарочито шумно вздохнул.
— Сейчас темновато, конечно, чтобы рассмотреть, — согласилась Рита. — Но, понимаешь, Сито-Решето, звезда, как и всякая звезда, на миг, — сказала она и поняла, что ничуть не лукавит. — Сегодня такое было с утра… Я думала, что не просто упаду с небосвода, но рухну ко всем чертям в пекло.
— Ну да? — Решетников даже остановился. — По тебе не скажешь. — Он помолчал. — Вот в этом ты ничуть не изменилась. Ты и в школе была такая же. Каменная физиономия… У тебя сохранились фотографии?
— Господи, да что вас всех разбирает с этими фотографиями! — совершенно искренне возмутилась Рита.
— А кого это — всех? — сам не зная почему, насторожился Решетников.
— Недавно прицепился один тип…
— Пардон, как зовут?
— Алик.
— Алик? В нашем классе не учился.
— Да он, по-моему, ни в каком не учился. По коридорам пробежал.
— Фу, ты говоришь в точности как наша школьная уборщица.
— Потому что точнее не скажешь. А воображает… О, чудный, чудный кадр. Дайте-ка, мальчики, монету крупным планом, — передразнила его Рита. — Хотя он теперь директор, а не режиссер. Не его это работа — участвовать в съемках сюжетов для деловых «Новостей».
— Все ясно. Он вьется вокруг тебя.
— Ты что, знаком с ним?
— Я с тобой знаком, с новой. Часто он тебя снимает?
— Ну… Даже Петрович говорит, что пересмотрел свое, отношение к женщинам-партнерам. — Она хрипло рассмеялась. — От них тоже есть кое-какой толк. Они, видишь ли, внимание привлекают.
— А это еще что за Ломоносов?
— Он не Ломоносов. Он Старцев. Но ты не слишком-то ошибся, он из ломоносовских краев.
Решетников покрутил головой. Светлые волосы замерцали в свете уличного фонаря.
— Помор, да?
— Да, из них. Но Захар Петрович давно уже осел в Вятке;
— Ага, так ты на него пашешь?
— Нет, я у него пашу.
— Но если ты ему делаешь еще и бесплатную рекламу благодаря своим… гм… женским прелестям…
— Чарам. Прелести не снимали. Пока, — хмыкнула она.
— Пока нет, да?
— Но предлагали. — Она шла уже вдоль кованой ограды сада.
— Неужели ты не…
— Не… — Рита засмеялась. — Пока что Алик намерен склеить из сегодняшнего случая детективный сюжет.
— А что, случай тянет на него?
Рита рассказала Решетникову все, начиная с утреннего звонка на мобильник.
— А что говорит Петрович?
— Обещал устроить дознание с помощью своих людей. Но потом.
— Конкуренты? Если да, то чьи? Твои? Его? Рита, а почему бы тебе не отделиться от хозяина?
— Он мне предлагал. Захар Петрович считает, что я могу работать одна, но что-то меня ломает, как говорит Ванечкин приятель.
«А сколько ему уже?» — едва не сорвалось с языка, но Саша вовремя его прикусил, потому что разумные доводы насчет того, что ребенок не может быть его, куда-то пропали, а волнение вернулось. Он не хочет сейчас ничего знать. Просто не хочет, без всяких объяснений причины.
— Какие у вас тут страсти, это в нашем-то тихом захолустье. — Решетников покачал головой.
— Там, где деньги, там и страсти. А где нет денег, там просто злость, — вздохнула Рита.