— Придет время, найду, — сама от себя этого не ожидая, заявила Рита.
Галина Петровна засмеялась.
— У нас для тебя мужиков нет. Мне весь наш расклад хорошо известен. Притока свежей мужской крови в ближайшее время на нашем берегу не ожидается. Мне было проще, я на целых пятнадцать лет старше тебя, в мое время на Чукотку ехали за романтикой и деньгами. Сейчас сюда ехать незачем.
— Я уеду на материк.
— Вот это правильно. Но жалко, честное слово. — Галина Петровна с нежностью посмотрела на Риту. — Мне будет жалко, Рита.
— Мне тоже, Галина Петровна. Но мы не потеряем друг друга. Потому что вы крестная мать моего Ванечки.
— Да. — Она сморщила губы. — Причем дважды. Потому что я на самом деле его крестная мать.
Рита с Ванечкой улетели на материк, когда тундра быстро расцветала, словно торопясь явить миру все красоты, на которые способна расщедриться в краткий миг северного лета. Первоцветы, огненные, небесно-голубые, розовые, изумрудная зелень травы и всполохи бордовых стеблей неведомых кустиков — все это заставляло волноваться душу, а сердце — подпрыгивать.
На маленьком самолете «АН-24» они долетели до Анадыря, и Рита еще раз удивилась собственным, непонятно откуда взявшимся, новым качествам.
Самолет пришлось брать штурмом, потому что после нелетной погоды, которая держалась из-за тумана тринадцать дней, рейсы сбились, народу с билетами собралось на десяток таких «аннушек». Но Рита втащила Ванечку на тот борт, которому первым удалось отозваться от бетонной полосы после непогоды.
— Мам, а почему тети и дяди толкаются?
— Потому, что места мало, вот они и толкаются.
— Мам, а мы больнее всех толкаемся, да? — Синие глаза смотрели на нее незамутненно и доверчиво.
— Да, малыш. Иногда приходится толкаться больнее. — Она больше ничего не стала объяснять, Ванечка слишком мал для взрослых тонкостей жизни. — На Большой земле очень много народу.
— А на маленькой земле — мало народу. И много собак. — Он засмеялся и ткнул пальцем в иллюминатор. Рита с сомнением посмотрела за окно. Потом согласилась: — Ты прав. На маленькой земле много собак.
Местные собаки облюбовали аэродромную площадку, они лежали на солнце и грелись. Где еще найдешь такой теплый бетон во всем поселке Провидения? Нигде. Местные собаки хорошо знали, сколь коротки теплые деньки, и, чтобы было о чем грезить в глубоком снегу большую часть года, запасались воспоминаниями.
Куда везла новоявленного сына Рита Макеева? Домой, в северный город, в котором сама выросла. Квартиру, оставшуюся после смерти матери, она сдавала все годы, у нее собрались вполне приличные деньги.
Все бумаги были переоформлены на этом краю света так, как было нужно Рите, благодаря Галине Петровне и ее друзьям. На всех бумагах было написано ясно и четко, что она самая настоящая мать Ванечки.
Теперь она явится в свой город как обычная женщина о ребенком — союз, давно переставший кого-то удивлять. Скорее удивляет, а точнее, умиляет другой союз — полная семья, то есть отец, мать и ребенок.
Об этом фантастическом союзе Рита пока не думала, наслаждаясь нынешним.
Рита и Ванечка вскоре сидели уже в другом самолете, который выруливал на взлет по бетонной дорожке магаданского аэропорта, куда они прилетели из Анадыря. Рита смотрела в иллюминатор, навсегда прощаясь с этим снежным краем. Она смотрела вниз, и ей пришла в голову странная мысль: вот уж точно, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Под ними вечная мерзлота, а она на ней оттаяла!
Рита тихонько засмеялась. Ванечка заерзал на коленях, пытаясь повернуть к ней лицо и заглянуть в глаза — почему она смеется, но Рита не хотела, чтобы он видел сейчас ее лицо, и уткнулась подбородком ему в макушку.
— Тсс… — прошептала она. — Приготовься. Сейчас мы задрожи-им и полети-им.
Им еще долго добираться до берегов Вятки, которая течет по средней полосе России, стремясь влиться в Каму, а оттуда в Волгу, и дальше, дальше… Не слишком полноводная, самая обычная река в этом мире. Там, обращенный к воде, на обрывистом берегу стоит пятиэтажный кирпичный дом, в котором Рита выросла. Из окон виднеется слобода Дымково, которую Вятка регулярно и настойчиво заливает водой по весне, но упрямые, а может, просто равнодушные — что-то менять — значит, суетиться, а если суетиться, то включать чувства и разум, — вятские люди не трогаются с места. А, мол, как залила, так и отольет, и длится это уже не одну сотню лет. Потом снова, дав порезвиться своенравной воде, люди продолжают упорно месить глину и лепить своих барынь и кавалеров, раскрашивать в райские краски птиц и свистульки. Они разлетаются по всему белу свету под именем «дымковская игрушка», морочат людям голову о яркой жизни тех мест, где их лепят.