Как только я закончила говорить, парень вытащил из кармана деньги и положил на стоящую рядом полку со снежными шарами.
- Это за ангела, - сказал он и вышел из магазина. Все смотрели ему вслед.
Я осталась одна. С католиками, которых разозлил он. И теперь они будут бить меня…
Ну уж нет! Как только Юрий снова посмотрел на меня, я рванула в сторону кассы, растолкав всех католиков, положила деньги перед кассиршей и указала на коробку, стоящую на полу.
- Ёлка. Маленькая. Белая. С розовыми кончиками.
Слава всем ныне живущим, кассирша быстро всё посчитала, дала сдачу и я, взяв коробку, вылетела из магазина.
- Хамка! – прозвучал голос Юрия. Но мне было плевать. Я хотела домой. Наряжать ёлку. А тридцать первого кушать салатики и смотреть Путина. Как все.
Светловолосый парень стоял недалеко от магазина. Будто бы ждал меня. Я подошла к нему, и он спросил:
- Как тебя зовут?
- Маша, - ответила я.
- Мария. Как Богородица, - улыбнулся он.
- Ага, - я кивнула и улыбнулась, потому что он улыбался. Я никогда не задумывалась о том, почему меня так назвали. Маша и Маша. Дальше-то что? А он придал моему имени особое значение.
- А я Елеазар.
- Как? – не поняла я.
- Елеазар. Только, умоляю тебя, не пытайся сокращать моё имя. Это глупо.
- Ну да.
- Слушай, я же тут не просто так стою, верно?
Я улыбнулась ещё шире. Почти засмеялась.
- Наверное, - ответила я. А затем я, кажется, покраснела и смутилась. От собственных мыслей. Он не просто так стоит здесь. Тогда зачем? Ждёт меня? Мальчик?
А потом мы пошли в кафе под названием «Кафе». Пили горячий кофе и разговаривали обо всём на свете. Елеазар оказался очень интересным собеседником. Естественно очень глупо было бы открыться ему полностью, всё о себе рассказать, ведь я его совсем не знаю. Хоть и пью с ним кофе за одним столиком и ем пирожные с одного блюдца. Поэтому, я по большей части слушала, а не рассказывала. Таким образом, у меня появилась кое-какая пища для мозга. Например, Елеазар сказал, что он правда православный и его семья очень религиозна. Мне стало интересно понаблюдать за их жизнью. Как они читают молитвы перед принятием пищи, перед сном. Мне захотелось познакомиться с его сестрой Софьей. Мягкий ангелочек был куплен для неё как подарок на Новый год. Мне почему-то казалось, что его родители одеваются как священники и вместе со своими детьми ходят каждый вечер в церковь. Я понимала, что представлять жизнь по-настоящему верующих людей я не могу, потому что не знаю, как на самом деле они живут, как мыслят. И я не думаю, что они обычные люди, как, например, я или большинство моих знакомых. Всё время, пока я разговаривала с Елеазаром, я представляла под его пуховиком крестик. Конечно, он не будет его выставлять на показ. Он же не «те лже-католики из «Праздника»», как он сам и сказал. Я спросила, почему он назвал их лже-католиками, а он ответил, что никто и никогда не будет пользоваться своей верой или её удобством. Если человек верит по-настоящему, то он и будет верить, а не выпендриваться и лезть бить морды. Он будет терпим к вере других, потому что сам верит.
- Те мужчины, что были в магазине, уж точно не верят в Бога. Может, конечно, я чего-то не понимаю, но, по-моему, так нельзя говорить и поступать. Ты же сама слышала – для них католичество это предмет удобства и уюта. Они не верят, я ручаюсь, - говорил Елеазар, и мне всё больше хотелось встать на его сторону, вернуться в «Праздник» и высказать тем чучелам всё это в лицо. И, когда я сказала об этом Елеазару (в более мягкой форме, конечно), то он спокойно улыбнулся и ответил, - А зачем лезть на рожон. Разве они достойны наших нервных клеток? Зачем тратить жизнь, добиваясь справедливости, если тебя всё равно обхают и обсмеют. Может, даже побьют. Не лучше ли нести свет там, где это необходимо, где ты реально можешь помочь?
И так мы беседовали около часа. Философская беседа на равных быстро превратилось в школу жизни, где Елеазар был учителем. Я удивлялась как спокойно и красиво он говорит, не понимала, почему он не в гневе и не хочет как-нибудь отомстить лже-католикам. Мне было стыдно из-за того, что Елеазар открывался мне полностью, говорил то, что правда думает, а я не могу. А вдруг он разозлится, если я скажу ему, такому чистому и спокойному, что я хочу пробить этим лжецам башку снежным шаром? Поэтому я сидела и внимала. И вскоре успокоилась.