Он расплачивается со мной.
Я не могу в это поверить.
То, что он сделал, намного хуже, чем бросил тогда жалкий чек в меня.
Я глотаю комок в горле.
— Ты не должен был, — говорю я, мой голос странно глух.
Он пожимает плечами.
— Я хотел этого. Это меньшее, что я могу сделать после удара по твоей машине.
Боже.
Кажется, это было вечность назад.
— Мэнди должна вернуться завтра, верно? — спрашивает Келлан, нарушая неловкое молчание.
— Да. Я буду занята сегодня вечером упаковыванием. — Я издала вынужденный смех, усилие, заставляющее мою грудь болеть. Все причиняет мне боль. Все мое тело чувствуется так, словно в него врезался грузовик. — У нее так много вещей, и поскольку ее чемодан был слишком мал, она напихала все это в мой.
Он кладет руки мне на талию и возникает неловкое молчание.
— Мне очень понравилось проводить с тобой время.
Его слова звучат так окончательно, отстраненно и решительно. Он мог бы также сказать: «мне нравилось трахать тебя», и это не имело бы никакого значения.
— Так же, как и мне, — шепчу я и смотрю вверх, чтобы встретить его допрашивающий взгляд. Я знаю, что не должна спрашивать, и все же я должна знать. — Ты навестишь меня в Нью-Йорке?
Он нерешительно отвечает:
— Я не думаю, что уеду из Монтаны в ближайшее время, но, когда я это сделаю, я удостоверюсь, что ты первая в моем списке.
Его список.
Да, глупый список женщин, которых он трахал и не возражал бы против второй помощи.
У меня влажные глаза. Я разрываю его объятия и отвожу взгляд, чтобы он не видел разочарования, я уверена, что это написано на моем лице.
Я всегда ненавидела прощаться. Это кажется слишком окончательным, слишком тяжелым. Но я знала, что этот день все-таки настанет. Келлан никогда не скрывал этого. Я просто не ожидала. Я просто никогда не ожидала, что мне так понравится проводить с ним время.
Губы Келлана ласкают мне шею, и когда он целует меня, он шепчет мне в кожу:
— Скоро увидимся.
Я хочу верить ему, но не могу, потому что я не глупая. Все мужчины говорят одно и то же, чтобы облегчить уход. Может быть, они верят, что это смягчит удар, что все кончено.
Или, может быть, они просто лжецы и скорее питают надежду женщины, чем имеют дело с драмой, которая часто сопровождает честность.
Ну, никакой драмы не будет.
— Да. — Мое тело становится жестким, когда я выдавливаю холодную улыбку. — Мы будем оставаться на связи.
Я закрываю глаза. Он целует меня в щеку, прежде чем поворачивается и уходит. Я не слежу за ним до самого дома. Вместо этого я ложусь и закрываю глаза, едва сдерживая слезы, которые не могу позволить себе пролить.
Когда я возвращаюсь внутрь, в доме удручающе пусто и тихо.
Келлан ушел.
Ушел из моей жизни, не намереваясь возвращаться.
Оставив воспоминания, которые я знаю, будет причинять боль в течение длительного времени.
— Ава!
Крик Мэнди достигает меня через туман внутри моего мозга. Я поднимаю голову от мытья посуды и вздрагиваю от боли в спине. Я так не привыкла работать на ферме. Мои руки болят, а ноги как будто вот-вот отвалятся.
Келлан ушел прошлой ночью.
Я была настолько погружена в свою работу и темные мысли, что совершенно забыла про время.
— Сюда! — кричу я.
Дверь распахивается и появляется голова Мэнди, огромная улыбка на ее губах.
— Привет! — Одетая в синюю рубашку и коричневые ковбойские сапоги, она выглядит так, как будто она только что вышла из фильма про дикий Запад. Ее волосы завиты волнами, что может означать только одно: она нашла парикмахера и магазины.
— Что ты здесь делаешь? — Я вытираю влажные руки о полотенце, прежде чем Мэнди поглотит меня в объятии.
— Это именно тот вопрос, который я хотела услышать. — Мэнди смеется и отпускает меня. — Я могу сказать, что вы, ребята, отлично провели время и ни капли не скучая по мне.
— Нет, я просто удивлена. Я не ожидала, что ты вернешься так рано. Что случилось?
— Планы меняются, — говорит она, и ее щеки розовеют.
Определенно есть причина добиваться от нее подробностей, но у меня нет шанса, потому что ее взгляд падает на посуду в раковине.
— Что ты делаешь?
— Домашние дела.
— Ты почти никогда не занимаешься домашними делами. — Она говорит так, будто я только что совершила серьезное преступление. — Ты, должно быть, действительно любишь этого парня.