Из-за поворота реки появляется горгона, и я понимаю, что она приложила ко всему этому руку. Горгона хочет, чтобы я создала наконец союз племен, любой ценой.
— Ну вот, видишь? Мы как раз туда и собирались, — говорю я кентавру и бросаю на горгону многозначительный взгляд, на который она не обращает внимания.
Она опускает крыло-борт, не сводя пристального взгляда с кентавра.
Креостус пропускает Фелисити и Энн, но мне преграждает дорогу. Он наклоняется к моему уху, от хриплого шепота кожа покрывается мурашками.
— Предашь нас, жрица, и очень об этом пожалеешь.
Когда я поднимаюсь на палубу, Фелисити отводит меня в сторонку.
— Мы действительно должны куда-то идти с этим козлом-переростком?
Я вздыхаю.
— А что, у нас есть выбор?
— А что, если они намерены создать союз прямо сейчас, до того, как у нас появилась возможность что-то изменить? — спрашивает Энн, и я понимаю, что она говорит обо всей своей жизни.
— Это всего лишь обсуждение, — говорю я подругам. — Пока что ничего не решено. Магия все еще только наша.
— Очень хорошо, — кивает Фелисити. — Но, пожалуйста, давай не будем там задерживаться. И мне не хочется сидеть рядом с Креостусом. Он слишком мерзок.
Мы плывем по реке, изо всех сил стараясь не замечать Креостуса и его кентавров, которые следят за каждым нашим движением, как будто мы можем спрыгнуть с корабля и убежать. Наконец горгона минует знакомый поворот к лесу, где живут местные народцы. Занавес светящейся воды скрывает их остров. Корабль раздвигает этот занавес, мы проплываем сквозь прохладный свежий туман, он оставляет на коже драгоценные капли, превращая нас в золотых девушек.
Потом туман поднимается. Мы видим зеленеющий берег, к которому подступает лес, густые травы выглядят заманчиво, как пуховая постель. Когда наш массивный корабль причаливает, лесные ребятишки прекращают игры и подходят поближе, разинув рты глядят на ужасающее чудо — горгону. Горгоне не нравится их внимание. Она поворачивается к детворе и заставляет змей на голове подняться и зашипеть; змеи тянутся к любопытным, красные раздвоенные языки выскакивают из-за острых зубов. Дети визжат и бегут под деревья.
— Не очень-то это любезно с твоей стороны, — браню я горгону.
Я все еще злюсь из-за того, что она донесла Филону о нашем приходе.
— Язычники, — отвечает горгона шипящим голосом. — Не лучше жаб.
— Это всего лишь дети!
— Мне при рождении не досталось материнского инстинкта, — бормочет горгона.
Змеи успокаиваются. Горгона закрывает глаза и больше не произносит ни слова.
Плавающие в воздухе огоньки, что живут в лесу, мигают нам, манят, зовут за собой. Они ведут нас между высокими деревьями, от которых пахнет рождественским утром. От пряного аромата у меня начинает течь из носа. Наконец мы добираемся до хижин под соломенными крышами. Какая-то женщина с кожей цвета сумерек тяжело бредет мимо нас, она тащит ведра с мерцающей радугами водой. Она замечает мой взгляд — и представьте, мгновенно меняется, вдруг превращаясь в мою копию.
— Джемма! — вскрикивает Энн.
— Как ты это сделала? — спрашиваю я.
Очень странно видеть саму себя не в зеркале.
Женщина улыбается — моя улыбка на другом лице! — и снова изменяет вид, превращаясь в копию Фелисити, с точно такими же пухлыми губами и очень светлыми волосами. Фелисити это совсем не веселит. Она поднимает камень и подбрасывает его на ладони.
— Прекрати немедленно, или пожалеешь!
Женщина возвращается к первоначальному виду. Резко, хрипло хихикнув, она поднимает полные блеска бадейки и уходит.
На краю деревни нас встречает Филон. Это существо представляет собой нечто среднее между мужчиной и женщиной, у него длинное худощавое тело и темная пурпурная кожа. Сегодня Филон одет в плащ из сочных весенних листьев. Их глубокий оттенок подчеркивает зелень его больших миндалевидных глаз.
— Так, значит, ты наконец-то пришла, жрица. Я уже решил было, что ты о нас забыла.
— Я ничего не забыла, — бормочу я.
— Рад это слышать, — говорит Филон, переглядываясь с Креостусом. — Нам было бы очень неприятно думать, что ты не более добра к нам, чем те жрицы Ордена, которые приходили до тебя.
— Я пришла.
— Хватит обмениваться любезностями, — рычит Креостус.
Мы идем за гибким, грациозным Филоном — в низкую хижину с соломенной крышей, ту самую, где встретились с ним впервые. Здесь все так, как я запомнила: на полу лежат толстые тюфяки из золотистой соломы. В комнате еще четыре кентавра и с полдюжины лесных жителей. Я не вижу среди них Аши или еще кого-нибудь из неприкасаемых, но, возможно, они уже идут сюда.
Я сажусь на тюфяк.
— Я видела неподалеку женщину, которая прямо у меня на глазах меняла вид. Как она это делает?
Филон наливает в серебряный кубок красную жидкость.
— А… Неела. Да, она у нас — меняющая облик.
— Меняющая облик? — повторяет Энн.
Она с трудом пробирается между тюфяками. И дважды валится на меня, пока наконец не находит ровное место в середине.
— Мы все обладали способностью приобретать разные формы. Это нам неплохо помогало в вашем мире. Мы могли становиться существами из фантазий смертных. Иногда смертные желали последовать за нами в этот мир, чтобы стать нашими игрушками. Но это не нравилось Ордену и братству Ракшана.
Филон говорит все это без сожаления или раскаяния.
— Вы похищали смертных из нашего мира! — ужасаюсь я.
Филон делает глоток из кубка.
— У смертных всегда был выбор. И они сами хотели пойти с нами.
— Вы их зачаровывали!
Тонкие губы Филона дергаются в усмешке.
— Они сами хотели быть зачарованными.
Филон вообще-то был нашим союзником, но то, что я узнала, тревожит меня, и я пытаюсь понять, кому, собственно, дала обещание.
— Эта сила во многих из нас умерла от того, что ею не пользовались. Но в некоторых, как в Нееле, она сохранилась.
Сумеречная женщина входит в хижину. Она переводит взгляд с нас на Филона, потом на Креостуса, и что-то говорит Филону на их языке. Филон отвечает на нем же, и женщина, подозрительно покосившись на меня, садится рядом с Креостусом. Она кладет руку ему на спину и перебирает мягкую шерсть. Филон в два длинных шага пересекает комнату и устраивается в большом кресле из пальмовых листьев. Это странное существо достает откуда-то трубку и курит, пока его глаза не становятся нежными и стеклянными.
— Мы должны обсудить будущее сфер, жрица. Мы оказали тебе помощь, когда ты в ней нуждалась. Теперь мы ждем вознаграждения.
— Пора создать союз, — громыхает Креостус. — Мы должны пойти к Храму и там соединить руки. Тогда магия будет принадлежать всем нам, и мы станем жить так, как сочтем нужным.
— Но есть и другие соображения, — говорю я.
Мысль о том, что здешние жители уводили к себе смертных ради развлечения, не дает мне покоя.
— Какие соображения? — спрашивает Филон, вскинув бровь.
— Неприкасаемые, — напоминаю я. — Где они? Им тоже следует быть здесь.
— Неприкасаемые! — Неела сплевывает. — Ба!
Филон резко выдыхает, и комнату затягивает туманом.
— Я посылал за ними. Они не пришли и, насколько я знаю, не придут.
— Почему?
— Они страшатся перемен, — отвечает Филон. — Они привыкли служить, не задавая вопросов.
— Они просто трусы! — ревет Креостус. — Они всегда были рабами Ордена, эти грязные болячки! Я бы вообще очистил от них сферы, если бы мог!
— Креостус! — укоризненно произносит Филон.
Он предлагает кентавру трубку. Тот фыркает и отталкивает ее. Филон безмятежно делает новую затяжку, потом еще — и наконец вся комната заполняется крепким пряным ароматом, от которого кружится голова.
— В сферах живет много разных племен, жрица. Тебе никогда не привести их к согласию.
— Откуда нам это знать, если ты даже не сказал неприкасаемым о нашей встрече? — обвиняющим тоном произносит Фелисити.
Филон выпускает клуб дыма прямо ей в лицо. Фелисити кашляет, а потом вскидывает голову, ожидая еще порции странного аромата.