— Чего озираешься, засады боишься? Так нет её, у нас в Теляково сейчас много чего нет. Впрочем, как и в округе. Вот тебе чай, вот конфеты. Или чего посерьёзнее хочешь?
— Нет, совесть не позволит объедать бедную одинокую женщину. — Закинул удочку Герасимов. Он сейчас чувствовал себя секретным разведчиком, заброшенным в чужую и местами вражескую страну.
— Одинокая, это да. Бедная? С этим тоже не поспоришь. Но уж серого путника чем накормить найдется.
— Какого серого путника? — Николай заозирался, тем более что почувствовал в словах тётки какой-то пиетет перед упомянутым человеком. Она даже слово «серый» смогла сказать с большой буквы. «Серого Путника» — вот как звучало.
— А ведь верно! Ты ж не в сером плаще! Может ты никакой не Серый? Погоди, я точно тебя помню, ты тогда в этой же штормовке был. Или у вас плащи все кончились?
— Стоп! Я уже устал слушать про ваших Серых Путников. Кто они такие вообще?
— О как. И денег тогда у тебя нет?
— С деньгами всё нормально. Рублей пятнадцать есть на кармане.
— Тю! Насмешил, пятнадцать рублей! Коробку спичек купить на них прикажешь?
— У вас такие дорогие спички?
— Да, ты точно не Серый Путник. Они всё знают про нас.
— Про каких вас?
— Про людей. Я их сама не видела, но рассказывали взрослые вполголоса. Приходят такие в деревню за продуктами, по одному всегда, расплачивается Серый Путник всяким нужным, а то и деньгами, всегда щедро платит, не торгуясь. А потом лет через десять глядь — опять он пришел, и на лицо не поменялся, и одёжа всё та же. А может не через десять, а раньше или позже прийти. Дед говорил, он вырасти успел и состариться, а этот Серый всё в одной поре. Нелюдь, но полезная.
— А проследить за ними не пробовали?
— Говорят, был один умник. Был, да сплыл. Нечего лезть в дела нелюди, пока она жить не мешает. Только на моей жизни ни один не проходил через деревню.
— Ага.
— Чего «ага»? Чего знаешь про них? Обожди, что ты можешь знать, когда сам про них впервые от меня услышал!
— Ну, всяко бывает. Ты вот про меня знаешь чего-то, хотя бы имя. Притом, что никогда не видела.
— Это я-то тебя не видела?! Ага! Светка я, Шульженки дочка! Ты меня сорок пять лет назад с кабана восставшего сдернул. Да тебя вся деревня помнит. Помнила, когда люди жили.
— Ты Светка? Кнопка чумазая?
— Так ведь сколько времени минуло. Забыл?
— А я и не знал. Сел, включил, слез. А тут вона чего. А про твоих Серых — кончилось их время, видимо. Видал я там плащ, валялся в пыли. И аккумулятор у машины сел.
— У какой машины?
— У машины времени. Импортной, между прочим.
— Это понятно как раз. Что импортная, свои машины мы так и не научились строить. Американская?
— Французская. Да какая разница! Свет, как вообще всё?
— Да нормально. Живём потихоньку.
— Да? А так сразу и не скажешь. Деревни, считай и нет. Сорок пять лет, говоришь? А люди где?
— Старики поумирали, а кого и дети увезли. Молодёжь уехала, понятное дело.
— Кому понятное? В райкоме куда смотрят?
— Ха-ха-ха! Во ты сказанул! Ты из какого времени вообще?
— Из семьдесят седьмого. У нас там сейчас идет. Шёл.
— Забавно как! Из семьдесят седьмого. Погоди, так у тебя советские деньги?
— А какие еще? Вот. — И Николай полез в карман за кошельком.
— Ну-ка, ну-ка! Покажь, сто лет не видела эти бумажки. Ух ты, маленькие какие! Забыла уже. Я семидесятого года рождения, когда деньги поменяли, молодая была еще.
— Да ты, Свет, и сейчас ничего. Для своего возраста, я имею в виду. Тебе пятьдесят два же сейчас?
— Ага.
— Вот видишь! Три года до пенсии, а на старушку вообще не похожа! — Бросился подбадривать собеседницу Герасимов. Как мог.
— Сказал тоже, три года. Шалишь, Коля. Бабы на пенсию в шисят идут теперь. А мужики в шисят пять.
Светка, как заметил Николай, то и дело бросала взгляд на микрокалькулятор, видимо ей срочно хотелось что-то посчитать. Может даже проверить, сколько лет прошло. Не все же пожилые люди в уме могут двухзначные числа складывать и вычитать. Женщина заметила, что её желание не секрет и всё-таки взяла калькулятор в левую ладонь. Указательным пальцем быстро потыкала по кнопкам, а потом зачем-то приложила калькулятор к уху.