Но это я так думал.
А она быстро освоилась.
Когда мозг прижился окончательно, ей понравилось, как это тело двигалось. И вообще — понравилось внутри. «Я в нём, — сказала, — и вправду как в танке», — и сходила с нами в тир. Продырявила мишень ровно посередине, дунула в ствол и говорит:
— У меня и раньше был глазомер хороший.
Мида потом пыталась её пожалеть. В смысле — его. Не вышло.
Рэм оказался — кремень. И тут уж мы так и не поняли, то ли он, ещё будучи Ирмой, стал таким несгибаемым, то ли это гормоны спецназовца круто сработали. То ли опыт. С нашим боссом он договорился, квартиру снял, бриться научился — и взгляд у него был, как оптический прицел.
С нами Рэм расплатился в ближайшие месяцы. Я брать не хотел, а он нажал: «Всё, — говорит, — я теперь за счёт мальчиков в кафе не хожу». Пришлось мне заткнуться — не хотелось с ним ссориться. А он начал приводить в порядок свою упаковку. Мы думали, он будет мучиться из-за всякой девичьей блажи, но ни мужчины, ни сантименты его не волновали совершенно. Он, похоже, любовью был сыт по горло — со своим брачным аферистом.
В общем, мы как-то довольно быстро забыли, что он у нас был — девушка и терпила. Он себя вёл, как наш товарищ — а девушки нечасто бывают товарищами, как всем известно.
Но на Рэма вполне можно было положиться в чём угодно. По всему видать, он в прежние времена был деловой дамой, бизнес-леди, так сказать — слишком хватка основательная, небось, только неземной страстью и можно было пробить. Но Рэм о себе не слишком распространялся. Он просто с нами работал, между делами — качался, ходил в тир пострелять, поменял глаза, поменял правую руку, лицо себе поменял, чтобы не опознал кто-то из знакомых спецназовца — и вообще вёл себя, как наш человек. Как совсем наш. Мы с Дэном, наблюдая это дело, решили, что от гормонов прежняя обманутая бедняжка из новой рэмовой личности пропала совсем. Он даже начал посматривать на женщин с совершенно подходящим к этому телу интересом. Правда, в отношения не рвался. Пуганая ворона куста боится…
В общем, нам казалось, что Рэм теперь — стопроцентный мужик и даже, кажется, об этом не жалеет ни грамма. Но я случайно узнал, что мы ошибаемся.
Я раз к нему зашёл по какому-то делу — любил у него бывать, вообще-то. Квартирку Рэм себе обустроил маленькую, но уютную: на обоях трёхмерный солнечный пляж, мебель удобная… всё-таки женский вкус, как-никак, чутьё. Захожу в комнату — а там обновка: на специальной такой подставочке для коллекционеров стоит контейнер.
Для органов. Без голограмм. Типичный незаконный трансплант.
И, судя по зелёному огоньку, не пустой. То есть, там, внутри… ясно, что там, внутри. На контейнере фотография стоит в кокетливой рамочке — манерная такая пусенька, дамский любимец, в кудрях и усиках, с тремя серьгами в ухе. Классическая фотка, «дарю сердечно, чтоб помнить вечно», оформленная цветочками-сердечками, на фоне неба, улыбаемся и машем…
— Ёлы-палы, — говорю, — Рэм, это то, что я думаю?
— Точно, — говорит. И улыбается нежной девичьей улыбкой. — Я-то на улице его бесценные мозги бросать не буду. Мне эти мозги дороги, как память, я их буду в шкатулочке для фенечек хранить и за кофейком любоваться. В серии убийств его нельзя обвинить… гниду… а я страдала-страданула… дура-баба…
И поглаживает контейнер пальчиком.
Гормоны гормонами, но мстят женщины гораздо изощрённее…
4. Человек с именем
…И вкусы, и запросы мои странны…
Имени своего я не помню, хоть тресни.
А ведь оно у меня было когда-то, имя… Амнезия. Перед апгрейдом мозги промыли и перебрали. Так часто бывает, всё правильно, только очень обидно.
Дэн — всегда Дэн. Мида — всегда Мида. Даже генномодифицированных и некроморфов, и то как-то зовут, а я — пустое место какое-то. Босс зовёт меня «старина» и «дружище». Дэн — «привет, придурок». Мида — «зайчик» и «лапочка». А всё почему: когда мне придумывают имя, а я чувствую, что оно не моё — бесит не по-детски. Прямо из себя выхожу.
Босс меня пытался звать Ричем — я его не слышу и всё. Чёрт лысый ему Рич. Так одного дрища со станции техобслуживания зовут: этакая поганая морда, как у манекена в дешёвой лавчонке, губ нет и из глаза жидкость для промывки линз подтекает. И соображает еле-еле. Я такой, что ли?
Дэн отсутствием моего имени никогда особо не тяготился. Ему «эй, ты!» в качестве обращения отлично хватало. Но Мида — она девушка нежная, добросердечная. Ей страшно не нравилось, когда у личности из всех опознавательных знаков только идентификационное клеймо. Я же киборг, всё-таки, а некакая-нибудь железяка. У меня душа.
А раз душа — должно быть и имя. Но я хотел своё имя, настоящее своё имя, а не чужое.
Как зайдёт разговор на эту тему, Дэн говорил:
— Да что ты фигнёй страдаешь? Придумай себе сам имя, какое хочешь.
А я ему всегда отвечал:
— Нет. Это будет не имя, это погоняло какое-то будет, кличка. Имя человеку при рождении даётся.
А Дэн:
— При сборке! — и ржёт. Смешно дураку.
Почти всем криминальным киборгам с промытыми мозгами наплевать, что у них там в человеческой жизни было, если было. А мне — нет. Не хочется думать, что я — «invitro». Я, может, у матери родился. У настоящей женщины. Как человек. И мне, может, охота вспомнить, как она меня назвала.
И кем я был при жизни. Время от времени брезжится что-то в голове, в тумане — а если знать, кем я был, глядишь, и вспомнилось бы чётко.
Вот думал я, думал — даже сны начали иногда сниться сами по себе, без загрузки — и решился. Дэну сказал:
— Хочу расспросить секретаря босса. У него выход на всякие справочные директории, даже закрытые. Может, он мне туман этот развеет, над моим прошлым.
Дэн даже дёрнулся.
— Да ну, — говорит, — брось, не связывайся. Скользкий он типчик, может боссу разболтать, а боссу может не понравиться… в общем, меньше знаешь — крепче спишь. Вдруг ты был врагом босса при жизни?
— А-ха-ха, — говорю, — очень умно. Был врагом, босс велел меня списать, потом чучело набил и оставил при себе, чтобы улики всегда под рукой оставались, если вдруг копы заинтересуются?
Дэн плечами передёрнул:
— Ну… тут точно никто искать не будет.
— Где там, — говорю. — Везде в наших кругах мой мордоворот засвечен. Каждый встречный бы сказал: знаешь, мол, твой босс сам тебя и замочил. Нет, чушь это.
И верно: такая чушь, что никому бы и в голову не пришла, кроме Дэна. Ну, тупой киборг, что возьмёшь!
— Ты мне, — говорю, — лучше ответь: сам-то ты откуда знаешь, что тебя Дэном зовут?
— Помню, — говорит. — Вот фамилию забыл.
— А Мида — откуда? — спрашиваю.
— А Миде, — говорит, — сутенёр сказал.
— Вот видишь, — говорю. — У вас хоть что-то из старой личности сохранилось. А у меня ничегошеньки нет. Только сны, да и то запись получается вся в тумане, сплошные помехи.
Больше Дэн спорить не стал. А я пошёл к Люлю, секретарю босса.
Люлю — генномодифицированный, антропоморф, гермафродит, асексуал, существо независимое. Считает, как машина, болтает на десяти языках, в голове информации — миллионами терабайт, да ещё и выход в Сеть — встроенный, антенны в виде рожек. За рожки Дэн его Люцифером прозвал, но не прижилось. Слишком длинно и величественно.
Но Люлю мы его между собой зовём. Если в глаза — он обижается, говорит, на кошачью кличку похоже. Хотя — он и есть боссу учёный кот. Или канарейка — с учётом голоса и любви к оперным ариям.
С киборгами Люлю особо не общается: о чём ему с бойцами разговаривать? У бойца главное — корпус, а у Люлю не корпус, а сувенирная флешка со стразиками. У него главное — мозг. Но задаваться он не задаётся.
Я выбрал момент, когда босс занят был, а Люлю играл с машиной в n-мерные шахматы и музыку слушал, отдыхал, в общем. Подошёл, кашлянул, говорю: