Я ломаю голову, отчаянно пытаясь вспомнить клятву, которую нам велели произнести лидеры фракций. Через четыре очень напряженных секунды слова, наконец, зазвучали в моей голове.
— Я клянусь в верности Университету Хантингсвелл, — говорю я, склонив голову. — Я клянусь подчиняться правилам, установленным президентом. Я клянусь никогда не выдавать лидеров фракций. И я клянусь во всем подчиняться Александру Хантингтону IV, начиная с сегодняшнего дня и до моего последнего дня в кампусе.
В комнате воцаряется тишина. Она настолько громкая, что я почти чувствую, как она давит на мои барабанные перепонки.
Затем дьявол в черном костюме наконец заговорил.
— Да, так и будет.
Я стискиваю зубы, но остаюсь на месте.
Сверху доносится вздох веселья.
— Ты ничего не забыла?
Все мои инстинкты кричат мне, что я не должна этого делать. Что я не могу позволить ему видеть меня такой. Но мы заключили сделку. Час в день быть его игрушкой, его добровольной рабыней в обмен на мою жизнь.
Сжав глаза, я набираю последние крупицы решимости, которые только могу собрать. А потом поднимаю голову и снова открываю глаза.
На нем пара начищенных черных оксфордов, которые выглядят невероятно чистыми. По крайней мере, я так считаю. Мое сердце бьется о ребра, и унижение заливает мои щеки, когда я наклоняюсь вперед и облизываю бок его ботинка.
Из его груди вырывается звук одобрения.
— Еще раз, — приказывает он.
Я облизываю бок его второго ботинка.
— Хорошая девочка.
Сердце замирает в груди, и пульс пронзает всю мою душу. И вдруг жар на моих щеках вызван не только унижением.
Подняв голову, я снова сажусь на пятки и поднимаю глаза, чтобы встретить его взгляд.
Его обычно такие бледно-голубые глаза, кажется, стали еще темнее, и он наблюдает за мной с такой интенсивностью, что мое сердце снова начинает колотиться.
— Если бы ты могла увидеть себя сейчас. Если бы ты могла увидеть, как идеально ты сейчас выглядишь. — Потянувшись вниз, он проводит рукой по моей челюсти, нежно поглаживая ее. — Разве я не говорил тебе, что здесь твое место? На коленях у моих ног.
Его прикосновение вызывает дрожь в моем растерянном теле. Он скользит пальцами вниз, к моей шее. Несколько секунд он просто гладит ими мой трепещущий пульс. Затем он крепче прижимает меня к себе и, схватив за горло, поднимает на ноги.
Когда я снова стою, он держит руку на моем горле и изучает каждый сантиметр моего лица, словно пытаясь прочесть мои эмоции.
— Тебе нравится, когда я так тебя унижаю?
— Нет. — Я думаю, что это правда.
Он качает головой, но, похоже, принимает мой ответ, потому что не обращается ко мне. Вместо этого он спрашивает:
— Тебе нравится, когда я доминирую над тобой?
— Нет.
— Врешь.
— Это не так. Я не хочу.
Меня пронзает дрожь, когда он крепче сжимает мое горло и наклоняется ближе.
— Нужно ли напоминать тебе, что ты не можешь отказать мне прямо сейчас. Ты не можешь жаловаться, протестовать или уклоняться. Поэтому я дам тебе еще один шанс… Тебе нравится, когда я доминирую над тобой?
— Не знаю, — шепчу я.
На несколько нервных секунд кажется, что он снова назовет меня лгуньей. Но затем на его губах появляется лукавая улыбка.
— Что ж, полагаю, тогда нам придется узнать.
Смятение разливается по моей груди. Узнать? Как узнать?
— Сними трусики.
Я втягиваю воздух между зубами, и мои глаза расширяются, когда я в шоке смотрю на него.
Его голос понижается.
— Не заставляй меня повторять.
Когда его рука все еще зажата у меня на горле, я забираюсь под черную юбку длиной до колен и просовываю пальцы под трусики. Он не сводит с меня глаз, пока я спускаю ткань по бедрам, а затем слегка покачиваю бедрами, чтобы она упала на пол.
Александр удерживает мой взгляд еще несколько секунд, а затем опускает глаза на них. На его губах появляется еще одна лукавая улыбка.
Другой рукой он просовывает ее под юбку. По моему телу пробегает дрожь, когда костяшки его пальцев касаются моей обнаженной киски.
Я закрываю глаза от унижения, потому что знаю, что он там найдет. Я мокрая. Очень мокрая.
Но он лишь говорит:
— Теперь мы знаем.
Его пальцы проводят по моему пульсирующему клитору, срывая с моих губ стон.