Когда мы вошли в центр управления, отец представил меня физикам. Я думал, тут работают люди в белых халатах, но все они оказались в рубашках с короткими рукавами и в джинсах. Отец пытался объяснить мне, что здесь происходит. Я узнал, что длинный туннель называется «маневровым парком лучей». Место, в котором элементарные частицы врезались в свои цели, имело название «пещера». В этой пещере были установлены магниты и спектрометры, и каждый раз, когда электроны попадали в цель, в пластиковых трубах вспыхивал синий свет. Несколько аспирантов следили за показаниями приборов, одновременно поедая китайскую еду из картонных коробочек. Когда Ускоритель «разогрелся», стало происходить множество столкновений каждую секунду. Я сидел возле отца в затемненной комнате и смотрел, как колебались линии на маленьком мониторе. Рядом толпились ассистенты, и на их лицах отражалось фосфорное свечение экрана. Они как будто наблюдали какую-то борьбу, но не спортивную вроде бокса или рестлинга, когда слышатся выкрики бойцов и поддерживающей их толпы, а борьбу с самой материей, при которой врезаются друг в друга машины, рушатся мосты и взрываются здания. Они стояли вокруг монитора, сложив руки на груди, и ждали в каком-то оцепенении, с отсутствующими лицами, не в силах ничего поделать с происходящим. Детекторы элементарных частиц, свинцовые апертуры — все служило этому моменту столкновения. Я смотрел на лицо отца и видел, как он моргал, когда линия на мониторе резко отклонялась, показывая, как разлетаются частицы.
— Бац! — произносил он с усмешкой в такие моменты, величественно кивая.
Ассистенты встречали его замечание смехом и показывали на мониторе следующее событие.
Я пытался вообразить себе ту борьбу, которая происходила внутри, но картина получалась крайне невыразительной: идея о частицах, сталкивающихся на скорости света, была куда более впечатляющей, чем возможность ее представить себе. Мне хотелось забраться в бетонную трубу и послушать, как с визгом проносятся мимо электроны, а затем раздается взрыв.
— А как это звучит? — спросил я. — Как взрыв бомбы?
Человек в очках, сдвинутых на самый кончик носа, взглянул на меня с недоумением. Вместо него ответил отец:
— Эти столкновения находятся за пределами наших органов чувств. Там ничего нельзя услышать.
Поглядев еще на пару столкновений, ученые решили перейти к празднованию моего дня рождения. В тот день отец проявил редкую для него предусмотрительность: еще в аэропорту он купил шоколадное пирожное с орехами, и теперь ему суждено было сыграть роль именинного торта. Свечей не оказалось, но один из физиков, курильщик, подержал над пирожным свою зажженную зажигалку. Я задул огонек, съел пирожное, и все разошлись к своим приборам.
Мы с отцом вышли на улицу. Было тепло и солнечно. Небо Калифорнии оставалось ярким, как свет галогеновой лампы. Мы проехали десять миль до отеля, в котором члены Ассоциации исследователей элементарных частиц имели право на скидку. Отец заказал в номер пиццу и принялся разбирать записи, которые он сделал во время посещения Ускорителя. Мне было разрешено посмотреть телевизор. Я переключал каналы, пытаясь найти что-нибудь такое, что способно привлечь внимание отца. Наконец мне удалось отыскать фильм «трех чудиков» под названием «Есть ракета — будем путешествовать»,[17] и отец уселся на кровать смотреть его вместе со мной. Чудики работали дворниками в космическом центре и случайно попадали в ракету, летящую на Венеру. Там они встречали некое чудовище, разговорчивого единорога и психованного робота. Отец улыбался и хихикал, глядя, как на головы чудиков сыплются бесконечные побои. Формально в фильме был сюжет, но внимание зрителей должен был привлечь не он, а пощечины, мордобой и падения на задницы. Чудики вернулись на Землю героями, и в их честь устроили торжественный прием. Они старались вести себя прилично, но один из них, Кёрли, затеял возню с вылезшей из дивана пружиной. В финале он скакал по комнате с торчащей из задницы пружиной, расталкивая знаменитых ученых и важных сановников. Отец хохотал в голос. Он весь раскраснелся и потом долго не мог отдышаться. Я попытался изобразить смех, и он похлопал меня по спине. Для меня до сих пор остается неразрешимой загадкой, как человек, способный рассчитать параметры рассеяния электронов и позитронов, может находить забавным вид Кёрли с торчащей из задницы диванной пружиной? Получалось, что, несмотря на весь свой ум, он всего-навсего любитель «комедии чудаков»[18] и самого грубого юмора. А может быть, приходило мне в голову, это и есть его сущность, а все остальное — только маскировка? Я не мог тогда решить эти вопросы, но мне нравилось, когда он смеется.
17
18