— Что надо делать? — спросил я.
Она подвела меня к кальяну, вокруг которого сидели любители дыма — расслабленные и с затуманенными глазами. Потом взяла шланг и поднесла мундштук к своим губам. Некий человек — словно служащий луна-парка, запускающий аттракцион, — поджег угли и, когда они разгорелись, дунул на них. Девушка сделала затяжку, подержала дым в легких, а потом подошла ко мне и выдохнула прямо мне в рот. Я вдохнул и задержал дыхание, стараясь не раскашляться. Выдохнув, я заметил, что на меня смотрит Дариус. Его лицо выражало неодобрение. Я пожал плечами и сделал еще одну затяжку — на этот раз самостоятельно.
— Хочешь тыквенных семечек? — спросила девушка.
Я поразмыслил над этим предложением, пытаясь понять его скрытое значение, а потом ответил:
— Да, хочу!
Мы пошли на лужайку и легли на траву под ивой. Мы глядели в небо сквозь свисающие ветви. Начинало темнеть, и мы видели, как медленно, шаг за шагом, наступает тьма. Раз… и еще раз… и еще раз… Я даже пытался посчитать эти шаги ночи. Девушка сказала, что ее зовут Эмбер.[91] Она все время наклонялась ко мне, чтобы положить мне в рот тыквенное семечко.
— Я был знаком с Дариусом еще в те времена, когда он был гениальным ребенком, — рассказал я ей. — То есть тогда его звали Дариус.
— Таро и сейчас гениальный, — ответила она. — Он очень мудрый.
— А почему бы вам не называть его Мудрец?
— Ну, наверное, сразу не догадались дать такое прозвище, а теперь уже поздно.
— А Эмбер — это твое настоящее имя?
— Нет. На самом деле меня зовут Кэти Киган.
Мне стало жаль, что ее настоящее имя оказалось не Эмбер.
— У меня что-то происходит в голове, Кэти Киган, — сказал я.
— Отлично, так и надо. — И она положила мне в рот еще одно тыквенное семечко.
Я чувствовал, что у меня задрожали зубы, когда она их слегка коснулась.
— Знаешь ли ты, что на следующий день после конкурса «Мисс Америка» продается больше зубной пасты, чем в любой другой день? — спросил я.
— А хорошо у тебя в башке помутилось, — спокойно отозвалась она.
— А знаешь ли ты, что галактики в отдаленной части Вселенной движутся так быстро, что их свет просто не может до нас дойти? И мы их никогда не увидим.
— Ты до фига всего знаешь.
— А игра, которую мы называем бридж, раньше называлась вист.
Она засмеялась грудным смехом.
Я нагнулся к ней и поцеловал ее. От нее пахло кальяном, рот был приоткрыт. Когда я оторвался, она сказала:
— Какой приятный сюрприз!
Однако в этом голосе явственно звучало: «Все, хватит!» Ничего большего она бы мне не позволила.
Мы полежали еще немного, глядя на темнеющее небо. Я рассказал ей про себя: о своей недолгой смерти, об отце. Один раз она прервала меня, заметив:
— Воскресение — это самое лучшее, что есть на свете.
Потом она уснула глубоким ровным сном, каким спят дети, и мне это почему-то очень понравилось. Я подобрал валявшееся неподалеку одеяло и закутал ее. А потом ушел, оставив Эмбер спать под ивой.
Мне хотелось еще раз поговорить с Дариусом, но на веранде его уже не было. Я прошелся по дому, который теперь освещали свечи. Люди спали вповалку на турецких подушках. Двое парней о чем-то горячо спорили. Я прислушался. Один из них утверждал, что засунул язык в работающий электрический вентилятор.
— Да, мужик, я его лизнул, — говорил он, — и он мне срезал самый кончик языка.
Я поднялся по лестнице и зашел в комнату Дариуса. Его одежда валялась возле камеры сенсорной депривации. Я осторожно постучал по пластиковой поверхности цистерны. Ответа не последовало.
— Дариус, ты там?
Послышалось какое-то приглушенное царапанье, а потом крышка немного приподнялась.
— Привет, — сказал он. — Ты уезжаешь?
Голос у него был как бы отделенный от тела, плавающий там, внутри.
— Я бы хотел поплавать в этой штуке, — сказал я.
— Поплавать?
— Ну да. Можно?
— Конечно, дружище! А как твоя голова? Я-то сам стараюсь избегать этих веществ.
— Голова в порядке, — ответил я и в доказательство постучал по ней.
Дариус откинул крышку и вылез. В этот вечер я увидел больше голых людей, чем за всю предшествующую жизнь: я ведь в детстве считал, что моя мама даже душ принимает в купальнике.
— Раздевайся и залезай. Постарайся там расслабиться. Поначалу может накатить клаустрофобия. И учти, внутри совсем темно. Позволь своему телу свободно плавать.
Я стащил с себя одежду, и Дариус помог мне залезть в цистерну. Вода оказалась теплой и густой. Я бы сказал, что у нее была температура и вязкость крови. Дариус ждал, когда я скомандую закрывать крышку.