Вечером мы удили рыбу в паре с отцом. Луна только начала восходить. Метрах в десяти от нас плыла вторая лодка, где сидели Поуп и Уит. Погода была ясная, я различал на берегу даже светлячков, носившихся среди зелени. Глядя на них, я вспоминал, как на День независимости поджег на заднем дворе две римские свечи. Тут совсем рядом послышался голос Уита:
— Вот что я тебе скажу: после Рузвельта у нас не было ни одного стоящего президента.
— А по мне, так Трумэн был неплох, — отозвался Поуп.
Я повернулся к отцу и сказал:
— Поуп спрашивал меня, верю ли я в Бога.
— Ну, значит, и за тебя взялся. Я все ждал, когда он начнет.
— Он меня каждый раз спрашивает, когда мы сюда приезжаем.
— И что ты отвечаешь?
— Что я еще не все для себя решил.
— Правильно, так и отвечай.
Я опустил руку в воду. Отец сказал:
— Поуп думает, что Бог — это бородатый старик с язвой желудка. У него там, наверху, есть счеты, и он отсчитывает на них наши грехи.
— А может, и вправду отсчитывает?
— Не вижу причины, по которой он должен об этом беспокоиться, даже если он существует, — отрезал отец.
Вторая лодка подплыла ближе.
— Вы там рыбу ловите или дурака валяете? — поинтересовался Поуп.
— Мы беседуем о Господе Всемогущем, — отозвался отец таким напыщенным и фальшивым тоном, что Поуп ухмыльнулся, — мне было видно это в полутьме.
Ответил он тем не менее вполне серьезно:
— Это хорошо. Я вот думаю: может, Натану съездить разок со мной в церковь, пока вы здесь?
— Пусть сам решает, — сказал отец, не глядя на него. — Он уже достаточно взрослый, чтобы самому принимать такие решения.
— Ну, ты ему уже наверняка так промыл мозги, что парень думает: сходить в церковь — это все равно что перейти на сторону врага. Никак не пойму, в кого ты такой упрямый?
— Он ходит в школу, которой руководят иезуиты, — ответил отец.
— Ага. А потом дома ты внушаешь ему, что в Писании все вранье.
— Я позволил себе всего несколько поправок, — сказал отец, поглаживая бороду.
— Ну, так как насчет церкви, Натан? — спросил Поуп. — Съездим в воскресенье? А потом можно в ресторан заехать.
— Отлично! — согласился я.
Я помнил, как Поуп рассказывал, что в его церковь ходят девчонки из католической школы.
— Ну что ж, пусть сходит, послушает, как священник бормочет на латыни, — сказал отец. — Кстати, носители этого языка завоевали и разграбили полмира. Пусть сходит.
Поуп Нельсон явно напрягся.
— На латыни давно не служат, — ответил он. — Может быть, только несколько фраз произнесут.
— Посмотрите-ка лучше на месяц, — сказал Уит. — Мы сейчас в тень заплывем.
— Ты никого на свете не уважаешь, — не обращая на него внимания, продолжал Поуп. — И сыну пример подаешь.
— Хватит, не ворчи! — ответил отец.
Лодки шли борт к борту. Тут я вдруг понял, что Поуп Нельсон совсем пьян. Он молча постоял, покачиваясь, на корме лодки, а потом вдруг швырнул в отца куском наживки. Вонючая склизкая дрянь попала прямо в бороду. Отец спокойно снял ее и выбросил за борт. Поуп находился всего в полутора метрах: он смотрел вызывающе, уперев руки в боки. На правом предплечье у него была татуировка — угорь, величиной с почтовую марку, и при лунном свете мне показалось, что этот угорь плывет вверх по руке. Отец вдруг взял весло и ударил Поупа по ногам. Удар был совсем легкий, но этого хватило, чтобы отправить пьяного за борт.
— Ах ты, говнюк! — заорал Поуп.
— Полундра! Человек за бортом! — провозгласил Уит.
Он протянул утопающему весло, но Поуп не стал за него хвататься. Он каким-то образом ухитрился удержать в руке банку с пивом. Уит и отец одновременно прыгнули в воду. Судя по тому, как интенсивно ругался Поуп, он не собирался тонуть:
— Проклятый сукин сын! Безбожный тощий сопляк!
Уит и отец подхватили его с двух сторон под руки и подтащили к борту лодки. Уит залез в нее первым и помог вскарабкаться старику.
Поуп принялся молча стаскивать и выжимать мокрую одежду. Потом он взялся за весла и направил лодку к берегу. Когда они достигли мелководья, Уит помахал нам на прощание.
— Не надо было этого делать, — сказал я отцу.
— Он самый иррациональный человек из всех, кого я знаю, — ответил тот.
В течение двух дней Поуп Нельсон и мой отец не разговаривали друг с другом.
Следующим вечером мы удили вдвоем с Уитом. Поуп уехал ужинать к знакомой, которая владела в соседней деревне складом кормов, а отец остался дома — читать и слушать «Историю Бенни Гудмена»,[25] единственный джазовый альбом, нашедшийся у Поупа: старик предпочитал кантри и вестерн. Мы с Уитом долгое время не могли ничего поймать, а потом астронавт вдруг вытащил здоровенную каракатицу. Уит снял ее с крючка и бросил обратно в воду. Пока он насаживал новую наживку, я спросил его, что он думает о ссоре отца с Поупом.
25