Наш с Тоби покой был нарушен. Мы раздобыли где-то номер журнала «Чик фест». Когда Оуэн заснул, я включил фонарик и принялся листать его, рассказывая Тоби о позах, которые видел. Мне вспомнились времена, когда мы с Максом и Беном проводили время, таращась на грудастых женщин на расфокусированных фотографиях с плохо выставленным светом и какими-то неразличимыми предметами на заднем плане. Нам, мальчишкам, эти фотографии казались верхом совершенства. Теперь Макс и Бен учились в выпускном классе висконсинской школы и, надо думать, уже давным-давно потеряли невинность.
Я вдруг припомнил выученные ранее куски из «Анатомии» Грея:
внешние половые органы у женщин — это холм венеры, большие и малые половые губы, клитор, меатотом и влагалище
— Ну так вот, эта блондинка… — продолжал я тем временем рассказывать Тоби.
— Какая блондинка? С разведенными ногами?
— Нет, вторая.
— Ага.
— Она задрала свои ноги на эту старую кровать, но сама при этом лежит на полу на ковре…
— А ковер какой? Персидский? Турецкий? Главное — детали.
— Откуда я знаю? Наверное, персидский, — ответил я.
— Конечно персидский. А одежда на ней есть?
— Кое-что есть.
— Что именно?
— Ну, эта штука с кружевами. Трусы.
— Трусики, — поправил меня Тоби. — У женщин это называется трусики.
— Ладно. И еще сиськи у нее вот так сжаты.
— То есть она их сжимает?
— Ну да.
Тоби вздохнул:
— Я такие фотографии никогда не увижу. Но зато я сиськи щупал.
— У кого?
— У одной из моих нянек. Как-то раз я просто попросил ее дать потрогать. Просто попросил, как снотворное на ночь.
— Ну ты даешь!
— Я сказал ей: я ведь никогда не увижу женских сисек. И тогда она говорит: «На потрогай». Сама предложила.
— Ну!
— Она наклонилась над моей кроватью, а я сунул руку ей под рубашку. Сначала это было как потрогать лицо — ну, ты знаешь, слепые это часто делают. А потом я сжал их, а она сразу застеснялась.
— Ты маньяк! — сказал я, не очень веря в то, что он рассказывает.
— Я думаю, мне надо выбросить девчонок из головы, — сказал Тоби. — Я уже решил, что так и сделаю.
Мы помолчали.
— А мои родители, наверное, больше не занимаются сексом, — сказал я. — По-моему, маме это дело кажется отвратительным.
— Ну да! Все это делают.
— Не все.
— Если Тереза недавно была в душе, я это чувствую по запаху. Тогда от нее пахнет шиповником, — сказал Тоби.
— Да брось ты врать!
— Я тебе говорю: шампунь с шиповником.
Я привстал и выключил свет.
Вскоре после этого разговора мы подслушали, как Тереза беседует с доктором Гиллманом. По пятницам они проводили сеанс диагностики. Мы отследили, когда и где это обычно происходит, и за десять минут до начала их встречи потихоньку пробрались в кабинет Гиллмана на втором этаже. Там стоял большой стол из красного дерева, заваленный книгами и папками с бумагами, от которых пахло, как в старой церкви. Кабинет Гиллмана был похож на кабинет моего отца — нигде не видно ни малейшей попытки навести порядок. Мы спрятались в большом стенном шкафу, среди старых пальто и пиджаков, — я приметил это место во время наших встреч с Гиллманом.
Наконец вошли Тереза и доктор. Они сели за стол, а потом кто-то из них снял телефонную трубку и набрал номер. Это был междугородний вызов, начинавшийся с 308, — я распознавал кнопки тонального набора по окраске их звуков.
— Будьте добры доктора Шэвима, — произнес Гиллман и через несколько секунд продолжил: — Доброе утро, Шон! Как дела? Ну, что ты припас для нас сегодня?
Я слышал, как скрипит кожаное кресло, в котором сидела Тереза. Гиллман несколько раз сказал «ага», а потом обратился к ней:
— Тереза, поговори, пожалуйста, с миссис Чарнецки. Ей восемьдесят лет, и она жалуется на боль в горле. Ей стало трудно говорить. Анализов еще не делали.
— Хорошо, — ответила Тереза.
Было слышно, как Гиллман прошелся взад-вперед по кабинету.
— Алло! — раздался голос Терезы. — Здравствуйте, как поживаете, мэм?
Наступило молчание. Потом Тереза, по-видимому, прикрыла трубку рукой, потому что обратилась к доктору:
— Она ничего не говорит, только дышит.
— Может быть, нервничает, — предположил Гиллман. — Ты уже можешь что-то сказать про ее горло?
— Миссис Чарнецки? Алло! Да. Кто я? Ну, я просто девушка… В школу? Ну, не то чтобы я хожу в обычную школу… — Тереза вздохнула. — Ага, у вас наверняка чудесная собачка. Нет, у меня нет. Ничего. Моя бабушка живет в доме престарелых в Небраске. Мы с ней иногда пишем друг другу письма.