— Ну а у твоих родителей есть хобби?
— Да. Мама любит готовить блюда разных стран, убирать в доме и планировать поездки в экзотические места.
— Типичные хобби среднего класса.
— Кроме того, она состоит в клубе путешественников. Они там разговаривают про Европу или Африку, как будто это картинки в путеводителе. А мой отец преподает в университете, он физик. Еще он варит свое собственное пиво и все время рассматривает свои ногти.
Мы, не сговариваясь, взглянули в окно.
— Я не хотела бы умереть во сне, — сказала Тереза. — Очень надеюсь, что этого не случится. А ты как бы хотел уйти?
Она знала про мою аварию, но я почему-то никогда не говорил ей, что пережил клиническую смерть. Рассказать об этом значило для меня допустить собеседника совсем близко к себе.
— Давай я догадаюсь, — предложила она. — Разбиться при прыжке с парашютом?
Я покачал головой.
— Погибнуть в авиакатастрофе?
— Нет.
Она покрутила сигаретой, словно призывая меня поторопиться.
— На самом деле я уже один раз умер, — сказал я. — Во время аварии. Ненадолго.
Ее рука с сигаретой замерла. Повисла пауза. Я рассматривал маленький мегаполис, пешеходов на тротуаре.
— Я был мертв очень недолго, — сказал я.
— Ничего себе! — выдохнула она.
— Клинически мертв, — сказал я, на этот раз уже не без хвастовства.
— Ну, это все равно смерть.
— Я мало что запомнил.
Она поглядела на парусину, на которой мы лежали, и спросила:
— Чувства?
— Не понял.
— Там были чувства? Мне приходилось беседовать с пациентами, которые тоже пережили клиническую смерть, и они говорят…
— Что?
— Одна женщина сказала так: это как будто ты снимаешь с себя мокрый купальник в золотом туннеле.
— Ну нет, это не так.
— А как? — Тереза сделала глубокий вдох и на выдохе попросила: — Ну расскажи! Пожалуйста!
— Я слышал звук, похожий на радиопомехи. И у меня было такое чувство, будто я поднимаюсь из теплой воды. Вот и все.
Она удивленно подняла брови:
— И все?
— Все. Еще теперь, когда я вспоминаю смерть, у меня во рту остается странный привкус, как будто туда положили старый цент.
— А откуда ты знаешь, какой вкус у старого цента? Ты, наверное, в детстве вечно тащил в рот всякую гадость?
— Ну… Просто знаю откуда-то. У меня это часто бывает: вспоминаю разные вещи и тут же возникают вкусовые ощущения, очень странные. Вот, например, слово «печенье» имеет вкус сырого картофеля.
— Значит, ты все чувствуешь на вкус?
— Ну да.
— А у меня какой вкус?
Она сидела чуть поодаль, расстояние между нами было не меньше метра.
— Не могу вспомнить. Напомни мне, пожалуйста.
— Внимание, эксперимент! — объявила она, склоняясь ко мне. — Испытание вкусовых рецепторов.
— Точно!
Мы сдвинулись синхронно, как две половинки разводного моста, и поцеловались, не вставая с колен и чуть не потеряв равновесия.
— Вкус хлеба и апельсинов, — заключил я.
Она села обратно на парусину.
— Хм. Я действительно каждый день съедаю за ланчем сэндвич и апельсин, как и положено хорошей девочке из меннонитской семьи. — Она помолчала, а потом спросила: — А хочешь знать, какой у тебя вкус?
— Ну, какой?
— Вкус слюны.
— Спасибо.
— Нет, ты подумай: как это люди могут терпеть вкус чужой слюны у себя во рту? Разве это не удивительно?
— Я не знаю.
— Все наше тело — это река из множества разных жидкостей.
— Тебе виднее.
— Вот у этих братьев-математиков во рту сухо, — сказала она. — Поцеловать Кэла Сондерса — все равно что поцеловать мел.
— Верю тебе на слово.
Мы посидели какое-то время молча. Потом в главном здании раздался удар колокола. Это был сигнал тушить свет.
27
Раз в году, в марте, в Институте Брук-Миллза по развитию таланта устраивали день открытых дверей. Во время этого мероприятия «гости» института давали своего рода концерт. Присутствовали их родители, ученые и несколько корреспондентов местных газет. Цель состояла в том, чтобы продемонстрировать достижения программы, но на практике все оборачивалось только нервотрепкой для ее участников. Тоби подолгу репетировал и возвращался в нашу комнату уже поздно ночью, вымотанный и отрешенный, весь погруженный в музыку. Дик и Кэл подали документы на получение патента на свое изобретение и теперь готовились к пресс-конференции. Хотя на самом деле подготовка сводилась к тому, что они постоянно спорили и играли в нарды. Роджер снова поселился в институте, чтобы устроить выставку из некоторых своих моделей. Мне Гиллман вручил новую книгу по истории и попросил воспроизвести из нее отдельные фрагменты. Что касается Терезы, то она объявила бойкот всей этой затее, назвав ее цирком.