Еще до того, как Уит подъехал к завтраку, я поговорил по телефону с Терезой. Она недолго пробыла в Чикаго и уже вернулась в институт.
— Все передают тебе привет, — сказала она.
— Неправда. Кэл и Дик не здоровались, даже когда я жил там, — ответил я.
— Ну ладно-ладно. Я просто хотела сделать тебе приятное. Как твой отец?
— Он совсем на себя не похож. Вчера вечером стал вдруг ругаться.
— Люди часто меняются перед смертью.
Мы замолчали. Я слышал ее дыхание на том конце провода.
— А ты уверена, что он скоро умрет?
— Я не то хотела сказать. Я имела в виду: у больных часто меняется характер.
— Мама думает, что он стал таким странным от лекарств.
— Нет, не в этом дело. Просто у них проступает темная сторона личности. А когда ты вернешься? Мне тут совсем не с кем выпить.
Шутка прозвучала совсем не смешно.
— Пока не знаю, — ответил я.
Мы снова замолчали. Я не знал, что сказать, а она ждала и молчала — может быть, опасалась снова ляпнуть что-то не к месту. Институт казался мне каким-то иным, далеким миром.
— Я тебе позвоню, — сказал я.
— Ладно, — ответила она тихо. — Пока.
Уит приехал к завтраку, и атмосфера в доме сразу разрядилась. Астронавт стал теперь талисманом, приносящим счастье и отводящим беды от нашего семейства. Всем он был нужен: мама закармливала Уита оладьями с шоколадной крошкой, отец просил у него совета по финансовым вопросам, а также насчет адвокатов и завещаний, а я пытался расспросить о том, как надо спать с женщинами. После последнего холодного разговора с Терезой мне нужно было как-то встряхнуться.
— Значит, слушай, — учил меня Уит. — Если ты во время «вау» чувствуешь, что дело движется к концу, попробуй посчитать про себя. Или мысленно пробеги все базы.
— Может, лучше поговорить? — спросил я.
— В смысле? Поговорить или что-нибудь сказать? — переспросил он.
— Ну там обменяться парой реплик.
— А… Ну, это делу не повредит.
О сексе Уит говорил так же, как о спорте или о космосе, — с благоговением верующего. В его сознании эти три темы были взаимосвязаны и подразумевали друг друга. Разговаривая о сексе, он обязательно сравнивал его с бейсболом, а космос, как нечто огромное и непознанное, неизменно приводил ему на ум все тот же секс. А я, слушая его, гадал о том, когда же и мне доведется узнать это. Невинность казалась мне проявлением посредственности, несмотря на то что гениальный Ньютон так и умер девственником.
После завтрака мама принялась мыть посуду, а мы с отцом и Уитом вышли в сад. Только что прошла снежная буря, яблони склонялись под тяжестью снега, и мама заставила отца надеть пальто и шерстяную шапку. Мы дошли до маленького холма на краю нашего участка. Уит расхваливал своего адвоката.
— Джо — отличный малый, — говорил он. — Развел меня — пальчики оближешь. Ей достались дом и машина, а мне — все акции, ценные бумаги и космические деньги.
— Как-как? — переспросил я.
— Пенсия от НАСА, — пояснил Уит.
— Ладно, я ему позвоню, — кивнул отец. Он посильнее запахнулся в пальто, поднял воротник и сказал: — Ну и холодина! Кто это придумал — пойти гулять? Сын, ты?
— Можем пойти назад, — сказал я.
— Хочешь — садись ко мне на закорки, — предложил отцу Уит.
— Ни за какие корки и коврижки. Только своим ходом.
Мы повернули к дому. Я поглядывал на отца: лицо его было бледно, как у страдающего морской болезнью. Он говорил, что лекарство, которое он принимает, имеет вкус, какой, наверное, был у ртути. На полпути ему пришлось остановиться передохнуть. Он прислонился к старой кривой яблоне, засунув руки в карманы пальто, посмотрел по сторонам и кивнул, словно соглашаясь с тем, что саду тоже приходится нелегко. Потом взглянул на меня. Мне показалось на секунду, что вот сейчас он заговорит со мной искренне, расскажет, о чем думает, чего боится, и этот момент надолго останется потом в моей памяти. Вместо этого он отвел взгляд и сказал:
— Ужасно хочется жареной курятины, а твоя мама не разрешает. Подумать только: у меня в голове опухоль размером с грейпфрут, а она отказывается как следует зажарить куриные крылышки. Говорит, что это плебейская еда.
Голос его печально замер.
— Давай я тебе принесу потихоньку от нее, — предложил Уит.
— Нет, она почувствует, — покачал головой отец. — Мышь в этом доме пукнет — она сразу чувствует.