Ф. Кузнецов
| МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ О БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ |
| БРЕЖНЕВА ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА |
| Брежнев Л. И., 1906 года рождения, страдал атеросклерозом аорты с развитием аневризмы ее брюшного отдела, стенозирующим атеросклерозом коронарных артерий, ишемической болезнью сердца с нарушением ритма, рубцовыми изменениями миокарда после перенесенных инфарктов. |
| Между 8 и 9 часами 10 ноября 1982 года произошла внезапная остановка сердца. |
| При патолого-анатомическом исследовании диагноз полностью подтвердился. |
| Начальник четвертого главного управления при |
| Минздраве СССР, академик АН СССР и АМН СССР, профессор |
| Е. ЧАЗОВ |
| академик АМН СССР, профессор Е. ШМИДТ |
| заслуженный деятель науки, профессор В. ПОПОВ |
| член-корреспондент АМН СССР, профессор В. СМАГИН |
| член-корреспондент АМН СССР, профессор В.ЧУЧАЛИН |
Как верно кто-то говорил:
« — Деревья умирают стоя» —
Без плача, жалобы и стона,
Как верно кто-то говорил.
С. ДАНИЛОВ
Всеобщих помыслов предмет.
Испуг и даже ослепленье...
Кончается парад планет,
И скоро снимут оцепленье.
И в суматохе новых дней
Душа доверчивая рада,
Что, может, легче будет ей,
Чем в срок вселенского парада.
К. ВАНШЕНКИН
Самовар с трубой
продолжал кипеть,
А я «Семеновну»
продолжаю петь,
Я сперва спою,
как влюблялися,
А потом спою,
как расставалися.
Самолет летит —
и наверху труба.
Уехал милый мой
и не сказал куда.
И не сказал куда,
в какую сторону,
Оставил бедную меня,
Семеновну.
Браво, браво!..
Музей-заповедник «Кижи» находится в Карельской АССР. Два часа на «Метеоре» от Петрозаводска, и если не были, очень вам рекомендуем. Правда, там весьма часты дураковатые иностранцы, несмотря на запрещение щелкающие фотоаппаратами, но все равно — очень отлично даже в сырую погоду, когда сплошной стеной льет дождь. Любуешься этой неброской северной красотой, жемчужинами архитектуры, что были созданы рукой, мозгом и сердцем человека, а потом пришли наши и все отреставрировали.
Храмы, другие обновленные строения. Дома: богача, середняка, бедняка — красивые, просторные. Мельница, кузня. Товарищи, по ком звонит колокол? Топились по-черному, монахи обманывали народ: в пруду водилась рыба, таскали камни денно и нощно, молились неизвестно зачем, спали в гробах, разводили высокие деревья и строили, строили, строили.
Во как! Находишься, набродишься, напитаешься духом родной Руси, вспоминая русских ученых, мыслителей, Илью Глазунова, а потом-то и направишься по склизким деревянным мосткам прямо в ресторан с одноименным названием тоже «Кижи». Струи льются за шиворот, хлюпает в ботинках, но такой простор вокруг, такая красота, такое счастье, что ты, не в силах вынести всего этого, спешишь прямо в ресторан.
— Выпить у вас есть? — прямо спросили мы.
— Нету и не будет больше никогда,— имея право, но все-таки чуть-чуть грубовато ответила официантка. Ведь ей тоже нелегко, пожалуй, еще труднее...
— Тогда дайте нам 18 бутылок пива.
— Мочиться будете криво! — сострила официантка.
Но мы были настроены благодушно и заказали ей полный обед, несмотря на фантастические цены, указанные в меню. Точнее, посмотрев и решив: надо, значит, надо, если некуда больше деться.
— Браво, браво! — услышали мы негромкий скрипучий голос и заметили человечка, который сидел у окна, заслоняя нам вид на Храм Преображения Господня.
Но не обратили на него внимания. Кабак был пуст. Кабак был «поплавок», в бок била ленивая онежская волна, рыбак в японских ботфортах до пояса за 55 рублей ловил рыбу у сходней, и было так хорошо.
— А здорово, что есть еще такие заповедные уголки, хоть и облагороженные приезжим туризмом. В них еще больше чувствуешь приверженность к родной Руси, ее прошлому, национальной культуре,— говорили мы в ожидании обеда.— Этот воздух — нахожено, намолено, надышано. Небо низкое, рассеянный Божий свет.
Поданные блюда оказались выше нашего ожидания. Все было вкусное, свежее, приготовленное на хорошем сливочном масле, будто его только что сбили на своей маслобойне монахи и подали прямо сюда, несмотря на прекращение религии.
— Браво, браво! — снова услышали мы, и вскоре этот человечек, увидев, что мы уже все скушали и теперь пьем «кофе с молоком», подсел к нам и после минутного колебания, обязательных расспросов «как вам здесь у нас понравилось» рассказал с нашего позволения следующую историю:
— Вот вы сейчас покушали, а один тут хотел меня кушать, как свинья из басни Крылова, но забыл, что возмездие все равно настигнет, ежели ты погряз во лжи и сребролюбии, что и вам советую всегда помнить, поскольку много еще будет у вас в жизни трудных дорог.
Мы удивились и попросили его объясниться.
Человечек в некогда добротном черном костюме с блестящим галстуком и значком на лацкане, шестидесяти пяти, как он представился, лет, Тихон Лукич, нехотя махнул рукой.
— Что толку объясняться, когда и так все понятно.
Но все же продолжил:
— А разве не страшно актуально, например, когда наше телевидение тоже решило бороться с алкоголизмом и водкой, которую спекулянты и таксисты продают по завышенной цене, нагло надсмехаясь над всем хорошим, что предложено народу, и обогащаясь нетрудовыми доходами, замешанными на слезах жен, матерей. Тем более если кто знает нашу АССР, то это особенно подло, потому что край наш — славный, древний, а народ — лих, горяч, его легко обмануть, если имеешь к тому склонность.
И вот они, значит, привезли в отделение милиции всю аппаратуру, как-то: осветительные приборы, кинокамеры, расставили микрофоны и послали на вокзал опергруппу, чтоб она поймала первого встречного, кто продает, для записи его жалких речей с целью назидания, чтоб не торговали. Как рассказывала потом опергруппа, они пустили вперед такого на вид приблатненного стилягу в куртке, джинсах и американской майке, чтоб он шнырял, искательно озираясь, и на него клюнуло, как вон у того рыбака, что стоит у сходней в японских ботфортах до пояса за 55 рублей, видите?
— Видим,— сказали мы.
— Вот. Так у него не клюет, а у тех клюнуло. К блатному подходит интеллигентный пожилой человек с портфелем «дипломат» и внятно спрашивает: «Водку надо?» — «Надо»,— говорит блатной.
Взяли, естественно. С понятыми. Открывают портфель, а там... 8 бутылок водки.
— 8 бутылок в «дипломат» не войдет,— перебили мы рассказчика.
— Разные бывают, извините, «дипломаты»,— улыбнулся он и вдруг заторопился: — Но дело не в этом, а в том, что телевидение уже потирало руки, наставив камеры, но когда ввели пойманного гуся, то все буквально рухнули на месте, потому что он был их косвенным начальником, заведующим одной из редакций, даже не скажу какой, чтоб вы не обвинили меня в клевете и выпячивании отдельных теневых сторон нашей действительности.
— Но ведь в этом уже есть определенная доля преувеличения,— заволновались мы.— Как же начальник мог не знать, что будет такой рейд?
— А потому, что времена изменились,— объяснил Тихон Лукич.— Всякой расхлябанности отныне будет поставлен твердый заслон, что и произошло. Крыть ему совсем было нечем. Уж он и юлил, подлец, плакал, говорил, что его жена научила в первый раз, бес попутал, а он не знал последствий. Они его, конечно, в телевизор снимать не стали, но его уже сняли с работы и отправили на пенсию. И — скандал, скандал, стыд!.. Опорочить высокое звание работника средств массовой информации...
— А кто же вы сами будете, если все так хорошо знаете? — не удержались спросить мы.
— Я? Я именно и есть тот, кого этот подлый человек хотел кушать и скушал, как в басне Крылова... Видите ли, телевидение — молодое искусство, новая Муза, а я — ветеран. Я сильно пил, и он меня скушал. Голос у меня, видите ли, скрипучий, я, видите ли, не понимаю новой идейной направленности... Но я зато водкой на вокзале не торговал, а спроси его, что такое настоящая идеология, он и не знает, как не знает, что на ТВ скрипучесть — вовсе не отрицательный фактор. На ТВ имидж важен, а не голосовые связки. Я добровольно лечился тоже, вышел на пенсию и теперь вот сижу с вами, а он будет сидеть в тюрьме.