— Герой Советского Союза гвардии майор Гильфан Батыршин! Герой Советского Союза гвардии майор Иван Чернопятко!
Молодой пограничник с правого фланга звонким голосом ответил:
— Герои Советского Союза Гильфан Батыршин и Иван Чернопятко пали смертью храбрых на боевом посту за интересы Родины, за народное счастье!
Здесь, у обелиска, молодые пограничники дали присягу зорко охранять государственную границу, нести службу примерно, как их однополчане — герои Гильфан и Иван.
Многие люди при расставании бросают, море, в твои беспокойные белопенные волны серебряную монету — чтобы когда-нибудь вновь вернуться к твоему берегу. На, море, получи и от меня подарок! Я обязательно вернусь к тебе. И тогда сам поведаю твоим волнам историю, которую услышу от людей, близко знавших Гильфана и Ивана.
Герои не исчезают бесследно. Народ носит своих героев в сердце. Самые лучшие песни посвящает им и создаёт легенды. Это следы героев, остающиеся на земле навечно. Они не сотрутся, не истлеют. По этим следам Гильфана и Ивана я отправляюсь в далёкий путь.
Мчится на запад вслед за солнцем поезд-экспресс. А мысли мои всё ещё пребывают там, на пограничной заставе, где некогда служили оба друга. Мне удалось заехать туда перед самым отъездом. Много интересного узнал я из документов. Но сейчас хочется узнать гораздо больше. Увидеть Гильфана и Ивана, какими они были в детстве, дознаться, как жили до военной службы. А об этом в архивах пока ничего не нашлось. Правда, сами пограничники, те, что из Татарстана, говорят, будто Гильфан родился в Татарии, а прибывшие на службу с Украины уверяют, что и Гильфан, и Иван родом из Донбасса. Кто же из них прав?.. Очень просили пограничники написать им подробно всю правду.
В окно видно, как вдалеке в прозрачной синеватой дымке медленно проплывают, постепенно уменьшаясь, растворяясь в воздухе, две пограничные сопки — Безымянная и Заозёрная. Недавно я карабкался по их каменистым склонам, где всё ещё отчётливо видны следы извилистых окопов. Сколько же понадобилось солдатского пота, чтобы выдолбить их здесь маленькими сапёрными лопатками! Пустынно вокруг. И тишина. Словно всегда здесь было так тихо и спокойно. Только заросшие травой и цветами окопы напоминают, что 29 июля 1938 года именно на этом месте пытались перейти нашу границу самураи…
А пониже, чуть в стороне, свинцово поблёскивает погружённое в дремоту озеро Хасан. Недвижен тростник на его берегу, словно боится пробудить своим шёпотом усталое озеро. Торчат из водной глади камышовые стрелки, похожие на шомполы винтовок. Только изредка всплеснёт хвостом рыба — и долго расходятся по поверхности озера круги…
Перед глазами вновь возникают улыбчивые лица пограничников, с которыми я успел сдружиться за короткий срок. Они проводили меня на станцию, долго махали вслед руками. Я отправился в дорогу, чтобы исполнить их наказ: узнать всё о жизни двух героев.
Многолюдная и шумная Москва расцвечена кумачом трепещущих на ветру флагов, плакатов и словно бы улыбается всем прибывшим приветливо и радостно. Поезд замирает у перрона Казанского вокзала.
Я уже неоднократно бывал здесь. И всякий раз Москва кажется иной, помолодевшей. Как хорошо пройтись пешком по её проспектам и улицам! Она очаровывает каждого.
Как всегда, прихожу на Красную площадь. Несколько минут стою в молчании перед Мавзолеем…
Бьют кремлёвские куранты. Люди всей страны по ним сверяют часы. Я тоже перевёл стрелки часов на московское время.
На площади многолюдно. Все спешат, у каждого дела. Я тоже не забыл, ради чего приехал в столицу.
Приехал я не один. С Гильфаном приехал. Сколько дней был в пути — столько дней непрестанно думал о нём, мысленно разговаривал с ним. И Гильфан ожил в моём воображении. Словно бы зашёл в купе и сел напротив. Я внимательно вглядывался, стараясь припомнить, каким он изображён на фотографиях.
Наконец я на проспекте Ленина. Ищу дом номер двадцать восемь. Искать долго не приходится: дом большой, многоэтажный — виден издалека. Напротив него, через улицу, — тенистый сквер. Гильфан и Иван, возвратясь из военной академии после занятий, часто по вечерам отдыхали в этом сквере. Тогда деревья ещё были небольшие, а сейчас вон как поднялись.