Поезд довёз меня до станции Голубовка перед рассветом. Вместе со мной ещё несколько человек вышли на пустынный перрон. Однако все эти люди, видно, были местные: каждый из них выбрал свою тропинку, и вскоре все они исчезли, будто растворились в предутреннем зябком воздухе.
Спешить было незачем. Я зашагал вправо от полотна железной дороги, наугад выбрав тропу пошире, круто взбирающуюся на возвышенность. Уже почти рассвело, и каменистая неровная почва под ногами хорошо проглядывалась. Поднявшись наверх, остановился. Местами к земле припал клочковатый голубой туман. Он заполнял лощины и обволакивал у подножий огромные терриконы, чёрные треугольные очертания которых клиньями врезались в небо. Терриконы очень напоминали издали древние египетские пирамиды. Край неба раскалился докрасна. Нет, это не румянец зари. Утренняя заря никак не может разгореться на западе. Это отбрасывает к небу блики кипящий в доменных печах металл. Это жар полыхающих домен раскалил западный край неба.
Это Донбасс! Знаменитый Донбасс, помогающий увереннее биться сердцу России, каждая пядь земли которого полита пóтом его тружеников и кровью его защитников!
В Голубовке, переименованной ныне в Кировск, оказывается, и сейчас живёт немало людей, лично знавших нашего героя. Приятной неожиданностью для меня явилось то, что дом, в котором жил Гильфан, ещё хранился в первозданном своём виде. А самое главное — живут и здравствуют его дядя Халиуллá и тётушка Шамгольжаннáн Губайдýллины, вырастившие и воспитавшие Гильфана. Об этом мне сказал первый встретившийся местный житель и подробно объяснил как их разыскать.
И вот я иду по улице Партизанской, обсаженной по обеим сторонам вишнями. Нерешительно стучусь в калитку с номером двадцать два.
Хозяин пригласил меня в дом. Долг вежливости не позволяет сразу начинать расспрашивать гостя, кто он и зачем явился. Халиулла-бабай[1] вопросительно поглядывает на меня и, чуточку волнуясь, поглаживает клинышек седой бородки. Жена его, Шамгольжаннан-аби,[2] вытирает руки о передник, переводит растерянный и недоуменный взгляд с мужа на меня, опять на мужа. Я спросил об их самочувствии. Потом сказал, что приехал издалека, с их родной сторонушки. Они очень обрадовались неожиданному гостю. Шамгольжаннан-аби засуетилась, стала накрывать на стол. Они торопились узнать о новостях, которые я привёз.
Меня так и подмывало тут же завести разговор о Гильфане, попросить стариков рассказать о нём всё, что они помнят. Но человек, которого привело в чей-то дом лишь дело, — не гость. А старики почти все строго придерживаются традиций. Поэтому, чтобы не обидеть хозяев, я до времени помалкивал о главной цели своего приезда.
Мы пили чай, говорили о том о сём. Я рассказывал о Казани, о наших татарских деревнях, об известных в республике людях, о своих самых интересных поездках. И только когда Шамгольжаннан-аби уже собралась убрать со стола, как бы невзначай заговорил о Гильфане.
Гильфан в одном из писем, хранящихся в Музее погранвойск СССР, в 1938 году писал, что наравне с матерью почитает и любит своего дядю Халиуллу и тётушку Шамгольжаннан. По правде говоря, это письмо и надоумило меня поехать в Донбасс.
Халиулла-бабай начал издалека.
В эти места судьба его забросила в 1910 году. Приехал он из деревни Ямаширма, что находится в нынешнем Высокогорском районе Татарии. И вплоть до 1938 года трудился под землёй. Вначале и в салазки вместо лошади впрягаться приходилось, тащить их волоком по штреку. И уголь рубил вручную, заступом или киркой. Потом повысили, сделали его коногоном: погонял лошадь, впряжённую в вагонетку. Особая сноровка нужна, чтобы вести эту упряжку во тьме по узкому штреку. Человек привыкает по звукам шагов лошади, отражаемым от стен, угадывать повороты, неожиданные завалы на пути, встречную упряжку, — ориентируется, как летучая мышь. Это приходит не сразу к коногону. Большой опыт необходим для этого.
Многие годы прошли с тех пор, как Халиулла-бабай спустился впервые в шахту. Затем новые времена настали, порядки изменились. Шахта прежде принадлежала хозяину, а теперь стала народной: нынче не на хозяина трудились — на себя.
К этому времени Халиулла-бабай стал уже опытным шахтёром. И других мог научить многому. Вскоре он возглавил бригаду. Молодёжь училась у него шахтёрскому делу. В Голубовке его уважали.