Я слушаю Халиуллу-бабая, перенесясь мысленно в то время, о котором он рассказывает. Его обыкновенные, простые слова о прошлом в моём воображении обращаются в зримые картины…
До меня постепенно начинает доноситься переливчатая песнь жаворонка. И видится шелковистая ковыльная степь, волнуемая ветром. Без конца и края раскинулась степь вокруг Голубовки, точно море. И вьётся по ней желтоватою змейкой дорога, вползает в шахтёрский посёлок.
Вдоль по улице резво скачет тонконогий жеребёнок с белой отметинкой на лбу. Время от времени оборачивается и ржёт тоненьким голоском — зовёт свою мать-кобылицу. Невдомёк ему, что матери тяжело, что уморилась, оттого и не поспевает за ним, резвуном.
День жаркий. В тени вдоль изгородей и подле домов в пыли купаются куры, лежат, прикрыв глаза, сонные козы, пережёвывают жвачку.
Лошадь медленно бредёт, понукаемая седоком, позванивает колокольцем, то и дело вскидывает голову и, насторожив уши, тревожно и тихо кличет своего детёныша. В телеге сидят мужчина, чисто выбритый, в брюках, заправленных в сапоги, и кремовой косоворотке, и мальчик лет двенадцати, тоже в вышитой у ворота сорочке, подпоясанной шёлковым шнурком с волнистыми кистями на концах. Мальчик то и дело берёт клок сена и вытирает с новёхоньких сапог пыль, едва она насядет. И у отца, и у сына одинаковые широкополые соломенные шляпы. Оба сидят под ними, как под зонтами, прячась от полуденного солнца. Всякий взглянет на них, на принаряженных, подумает — на празднество собрались…
Мужчина поднимает руку, указывает черенком кнута на часовенку, что возвышается на краю посёлка. Наклонясь к мальчику, что-то говорит. Что-то печальное, видно, рассказывает отец сыну: губы мальчика дрожат, вот-вот расплачется.
Заметил это отец, спохватился, порывисто обнял сына.
— Ты, сынок, уже большим парнем стал. С тобой теперь можно разговаривать, как мужчина с мужчиной, ничего не утаивая. Душа, она чуткая штука, у меня самого частенько побаливает, как только вспомню твою мать… Только слёзы — достояние женщин и девчонок, сынок. А мужчина не должен нюни распускать, мужчина должен быть твёрдым.
— Я не распускаю нюни. Мне маму жалко. Будь она жива, в гости вместе приехали бы. Ей бы тоже отрезали кусок от пирога.
— Её долю мы оставим на её могиле… Вот мы, кажись, и доехали, сынок. Во-он уже виден дом Халиуллы. — Мужчина в сердцах дёргает вожжи. — Куда ж ты, животина! Ну-ка, сворачивай! Или дорогу забыла?
Лошадь останавливается, почти уткнув голову в ворота. Старший Чернопятко спрыгивает с телеги и, приотворив калитку, заглядывает во двор. Неподалёку стоит худенький босой мальчик в выгоревшей зелёной рубашке навыпуск, холщовых штанишках. Он водит по земле прутиком и смотрит на пришельца настороженно и с любопытством.
— Открой ворота, сынок. Дядя Давид к вам в гости приехал, — сказал Чернопятко, приветливо улыбаясь.
Мальчик поправил на голове тюбетейку и опрометью кинулся к воротам. Он ловко отбросил перекладину. Налёг на ворота, напружился, и тяжёлые створки скрипнули, подались.
Мальчик отворил ворота и сам, словно испугавшись, спрятался за ними.
Приезжие въехали во двор. Почему-то тихо и никто не выходит встречать их.
Ворота позади скрипнули. Иван оглянулся, увидел мальчика с себя ростом, засовывающего перекладину в железные скобы сомкнувшихся створок. По его деловитому виду сразу можно было понять, что он здесь хозяин. Справившись с делом, мальчик с восхищением стал разглядывать жеребёнка, который тут же отпрянул, едва он протянул руку, чтобы погладить. Он недовольно насупился, подошёл к телеге и начал помогать распрягать лошадь. Умело отстегнул постромки, снял с лошадёнки хомут.
— Отец дома, пострел? — спросил дядя Давид, дивясь ловкости мальчишки.
— Отец?.. — Мальчик мельком взглянул на приезжего и продолжал заниматься делом как ни в чём не бывало, только как-то скорбно приподнялись его худенькие плечи и сделались медлительными движения рук.
Дядя Давид понял, что невпопад задал вопрос. Чтобы загладить оплошность, он покашлял в кулак и весело спросил:
— Послушай-ка, ты ел когда-нибудь землянику?.. Или пироги с грибами? Во каких гостинцев мы тебе привезли!
— Землянику ел, а пироги с грибами не пробовал, — серьёзно ответил мальчик.