Этого брата звали Карл-Август, и он носил титул епископа Любекского. Несмотря на сие звание, как бы обязывающее к нравственной чистоте, он немедленно очаровался невестой, причем настолько, что соблазнился ее прелестями. Его трудно винить: устоять перед Елисавет было почти невозможно. Не стоит винить и ее: при развращенном дворе Петра и Екатерины можно было усвоить только самые приблизительные понятия о добродетели. Вдобавок невинность Елисавет уже была утрачена, а коли нечего терять, так чем дорожить? К несчастью, а может, и к счастью, Карл-Август вскоре умер. Елисавет горько его оплакивала — прежде всего потому, что другого высокородного жениха у нее на примете не было. Однако она навсегда сохранила самые нежные воспоминания о своем милом романе и именно поэтому через полтора десятка лет выбрала для будущего Петра III среди множества германских невест Софию-Фредерику-Августу Ангальт-Цербтскую, племянницу покойного Карла-Августа. Однако в ту пору, о которой мы сейчас рассказываем, до всего этого было еще далеко, как до луны, а потому и говорить об этом не стоит.
Итак, Екатерина умерла, а Елисавет убедилась, что она одинока, бедна, никому не нужна и заботиться о ней некому! На троне — несмышленый мальчик…
Насчет того, что она никому не нужна, Елисавет ошибалась. В ее сторону с большим интересом поглядывал Андрей Иванович Остерман, бывший во времена начального царствования Петра II его воспитателем, вице-канцлером и фактическим главою государства. Его немало смущала путаница с вопросами престолонаследия в России, он опасался, что дети Петра Великого в конце концов начнут тягаться с его внуком. Этого вполне можно было избежать, если решить дело полюбовно — причем в самом прямом смысле слова. Остерман задумал женить двенадцатилетнего императора на его семнадцатилетней тетушке Елисавет.
Если Петр и мог зваться несмышленышем, то уж недоростком его никто не посмел бы назвать! Он выглядел на пятнадцать, а жизненная хватка и страсть к недозволенным удовольствиям делали его еще старше. Просвещением его занимался величайший потаскун того времени — молодой князь Иван Долгорукий, которому Петр доверял больше, чем себе самому. И, как это часто бывает с молоденькими мальчиками, его неодолимо тянуло не к своим ровесницам, а к более опытным особам — к женщинам постарше. Елисавет отвечала его идеалу блестяще!
Итак, перед ней забрезжил шанс вернуть то, что она утратила со смертью отца и матери. Однако по уму семнадцатилетняя тетушка недалеко ушла от своего двенадцатилетнего племянника! Честолюбие и тщеславие ее дремали, вернее, их вполне удовлетворяли не высокие титулы, а победы над мужчинами. В этом смысле ею не надо было руководить. Петр моментально влюбился по уши! И неведомо, чем бы закончился этот скороспелый роман, однако в ту пору верх над Остерманом начал всевластно одерживать Александр Данилович Меншиков. Его даже как-то неловко называть расхожим словом «временщик», настолько постоянной величиной сделался он в Русском государстве. Постоянной — и весьма влиятельной!
Он очень хорошо относился к императрице Екатерине Алексеевне — еще бы, ведь она была произведением его рук! И к ее дочери Меншиков также был весьма расположен. Однако на троне рядом с юным Петром он желал видеть свою дочь Марию, а не какую-либо другую женщину. А потому тот, кто некогда звался Алексашкой, мгновенно устроил помолвку юного Петра и Марии, уверяя всех при этом, что такова была воля покойной императрицы.
Елисавет, узнав об этом, почувствовала себя так, словно у нее из-под самого носа выдернули желанное лакомство. Причем она прекрасно понимала, что Петр равнодушен к слишком надменной, слишком сдержанной и ни капельки не влюбленной в него Марии. Ему нравились пылкие хохотушки вроде тетушки Елисавет, которая казалась влюбленной во всех мужчин на свете. Ее всегда влажно сияющие голубые глаза манили и обещали, ее рыжие волосы развевались, грудь волновалась… Словом, с ума сойти!
И Елисавет принялась бороться. Нет, это была борьба не столько за Петра и за престол — дремлющее честолюбие и не слишком-то развитый ум царевны не были пущены в ход. Это была борьба против Марии Меншиковой. Вернее, против женщины, которая встала Елисаветке поперек пути.
Чтобы одолеть соперницу, она пустила в ход весь свой арсенал. Она даже подружилась с серьезной (Елисавет считала ее безнадежно унылой!) сестрой Петра, царевной Натальей, которую юный император очень любил. Наталью за раннюю мудрость называли при дворе Минервой. Ну а Елисавет, само собой разумеется, досталось прозвище Венеры. И не зря! Она беззастенчиво кокетничала с Петром, разжигая в нем похоть с ловкостью записной потаскушки. Она не давала ему ни минуты покоя и отрывала от серьезных занятий и учебников, к которым безуспешно пытался приохотить будущего императора Остерман. Елисавет признавала не умственные, а лишь физические удовольствия. Прекрасная наездница, она сделала его заядлым охотником и любителем верховой езды. Перед ошарашенным Петром мелькала то стройная ножка Елисавет, то ее безупречно-тугие смугловатые груди, обнаженные низко вырезанным лифом почти до самых сосков. Она то шутливо скользила губами по губам племянника, то ерошила ему волосы, то задевала его лицо своими разлетающимися кудрями, а в танцах прижималась к нему так, что зазора между их телами совсем не оставалось и она могла радостно ощущать, что мальчик моментально превращается в мужчину.
Распалив его таким образом и распалившись сама (о, темперамент у нее был бешеный!), Елисавет проводила ночи в объятиях Бутурлина, в то время как Петр искал удовлетворения своим неистовым желаниям среди распутных девок, к которым его тайно водил Иван Долгорукий, становясь, таким образом, необходимым мальчику-правителю. Куда более необходимым, чем Александр, сын Меншикова. Алексашка подсовывал императору и сына, и дочь, даже не замечая, что Петр сторонится их и даже избегает. В конце концов все, связанное с Меншиковыми, стало юному царю невыносимо. И грянул гром.
Да, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Всесильный Алексашка рухнул с высот, на которых считал себя непоколебимо утвердившимся. Лишенный чинов и званий, лишенный всего на свете, в одних сапогах, оставшись буквально в чем был, даже без пары сменного белья, он был загнан в далекий северный Березов, где умер спустя два года, едва пережив смерть своей дочери, государевой невесты Марии.
Разумеется, интрига по свержению Меншикова разворачивалась в таких верхах, куда простушку Елисавет не пускали, и измышлялась такими титанами-авантюристами, по сравнению с которыми она была просто сама невинность. Однако Елисавет всю жизнь была убеждена, что противнейший Меншиков вместе со своей ледяной куклой Машкой были низвергнуты не без ее помощи. Что ж, отчасти так оно и было, потому что, когда б молодой государь не оказался распален страстью к Елисавет, он вряд ли поступил бы так беспощадно со своей нареченной невестой.
Забавно: все вокруг про себя и вголос называли Елисавет шлюшкой да потаскушкой. Она давала для этого все основания! И все же не пустила в ход свой последний козырь, чтобы одним махом вернуть себе все утраченные со смертью родителей позиции и штурмовать твердыню трона. Для достижения сего необходимо было только одно: затащить племянника в постель. Именно этого Елисавет не сделала.
Почему? Предпочитала более взрослого и опытного любовника? Опасалась потерять Бутурлина, которого между делом ввела в государево окружение? (В своих донесениях саксонский посланник Лефорт называет его «министром священных тайн развлечений императора».) Или все, что она могла вытерпеть от Петра, — это нескромные взгляды и мимолетные касания, а на большее решиться ей было противно? Или ей просто нравилось кружить ему голову, и она ждала, чтобы мальчик повзрослел? А потому беззастенчиво кокетничала на его глазах то с Бутурлиным, то с Ванькой Долгоруким, даже в голову не беря мысль о том, что это слишком больно ранит Петра, что не одна же она красавица при дворе и не одной же ей хочется сделаться императрицей.
Будь у нее в голове хоть капля разума, она вела бы себя хоть чуть-чуть иначе. Будь у нее в голове хоть капля разума, она не забеременела бы!..