– Помоги мне, Дева Мария!
Они сбили ее с ног. Они содрали с нее платье с напечатанным компанией узором малиновых ягод. Стоял летний полдень. Ее жрали мошки. Мужчины перепили пива. Они смеялись и называли ее sauvagesse[57], ха-ха! Они стащили с нее белье, стянули по длинным смуглым ногам, а отбросив не заметили, что оно похоже на большой розовый крендель. Их удивило, какое чистое у нее белье: у язычницы оно должно быть мятым и испачканным. Они не боялись полиции, почему-то они знали, что полиция их одобрит, один из их зятьев был полицейским, и яйца у него были, как у любого другого. Они отволокли ее в тень, поскольку каждый хотел какого-то уединения. Перевернули – посмотреть, исцарапали они ей при этом ягодицы или нет. Великолепные круглые полушария пожирала мошкара. Они перевернули ее обратно, и оттащили подальше в тень, поскольку теперь были готовы снять лифчик. Тень у края карьера была так темна и глубока, что им было едва видно – именно этого они и хотели. Эдит от страха описалась, и они услышали звук, он был громче их смеха и сопения. Ровный звук, он, казалось, не кончится никогда, ровный и сильный, громче их мыслей, громче сверчков, скрежетавших свою элегию на смерть полудня. Падение мочи на прошлогоднюю листву и сосновую хвою в восьми ушах превратилось в непрерывный грохот. Чистый звук неуязвимой природы, он кислотой вгрызался в их заговор. Звук столь величественный и простой, священный символ хрупкости, которую ничто не может разрушить. Они замерли, и каждый внезапно стал одинок, их эрекции скукожились, как закрытые аккордеоны, а кровь хлынула вверх, точно цветы из корней. Но мужчины отказались сотрудничать с чудом (как назвал это Ф.). Им была непереносима мысль, что Эдит – больше не Другая, что она, на самом деле, – Сестра. Закон Природы они слышали, но повиновались Закону Коллектива. Они бросились на дитя – со своими указательными пальцами, черенками трубок, шариковыми ручками и ветками. Хотел бы я знать, Ф., что это за чудо такое. Кровь потекла у нее по ногам. Мужчины грубо насмехались. Эдит кричала.
– Помоги мне, Святая Катри!
Ф. убеждал меня не делать выводов из этого всего. Я не могу с этим жить. У меня все отняли. Мне только что привиделось: тринадцатилетняя Эдит мучается под бессильным напором этих четверых. Когда самый молодой опустился на колени посмотреть, как продвигается его острая ветка, Эдит сжала его голову и притянула себе на грудь, и он лежал там, рыдая, как тот человек на пляже Олд-Орчард. Ф., слишком поздно для двойного сеанса. У меня опять сдавило живот. Хочу начать поститься.
Я теперь так ясно это вижу! В ночь смерти Эдит, в ту долгую ночь беседы с Ф., он оставил на тарелке целый бок цыпленка и едва притронулся к соусу барбекю. Теперь я понимаю, что он сделал это намеренно. Я помню высказывание о Конфуции[58], которое он любил: «Деля трапезу со скорбящим, Мастер никогда не ел свою долю». Пощады! пощады! как посмели мы есть?
Среди диковинных предметов, унаследованных мною от Ф., есть коробка с фейерверками компании «Фейерверки братьев Рич»[59], Сиу-Фоллз, Южная Дакота. Внутри 64 бенгальских огня, восемь двенадцати– и восьмизарядных римских свечей, большие шутихи, красно-зеленые «огненные пирамиды», «фонтаны Везувия», «золотой брильянт», «серебряный каскад», восточные и лучистые «фонтаны», 6 гигантских парадных бенгальских огней, «серебряные колеса», сигнальные ракеты, кометы, ручные «фонтаны», «змеи», факелы, красно-бело-синие «пирамиды». Я плакал, извлекая все это, плакал об американском детстве, которого был лишен, о невидимых родителях из Новой Англии, о длинной зеленой лужайке и железном олене, об университетском романе с Зельдой.
Я напуган и одинок. Поджег одну «змею». Из маленького конуса на угол желтого стола, свиваясь кольцами, выползала лента серого пепла, пока конус не пожрал сам себя – оболочка омерзительной крошечной кучкой, черно-серой, как шарик птичьего дерьма, покрытый глазурью. Остовы! Остовы! Желаю проглотить динамит.
Милый Боженька, Сейчас Три Часа Ночи. Становится Прозрачным Бесполезное Туманное Семя. Злится Ли На Меня Церковь? Пожалуйста, Дай Мне Работать. Я Зажег Пять Восьмизарядных Римских Свечей, И Из Четырех Выстрелило Меньше Восьми Зарядов. Шутихи Подыхают. Сожжен Недавно Покрашенный Потолок. Голод В Корее Разрывает Мне Сердце. Грешно Ли Говорить Об Этом? В Звериных Шкурах Накапливается Боль. Я Торжественно Заявляю, Что Мне Больше Неинтересно Знать, Сколько Раз Еблись И Были Счастливы Эдит и Ф. Неужели Ты Так Жесток, Что Заставишь Меня Начать Пост С Набитым Брюхом?
Ужасно сжег себе руки красно-зеленой «огненной пирамидой». Тлеющая кожура сигнальной ракеты подожгла стопку заметок об индейцах. Резкий аромат черного пороха прочистил мне ноздри. Хорошо, что в холодильнике нашлось масло, потому что в ванную я заходить отказываюсь. Мне никогда не нравились мои волосы, но я не в восторге и от волдырей, подаренных «серебряным каскадом». Зола летает и липнет повсюду, будто взорванные летучие мыши, на растерзанных крыльях которых я различаю отчетливые серо-голубые узоры – полосатый и с хвостом кометы. Я держал в руках такое количество обугленного картона, что везде оставляю отпечатки пальцев. Я смотрю на бардак в кухне и понимаю, что моя жизнь сбывается. Мой красный и мокрый дрожащий большой палец заботит меня больше, чем вся ваша вонючая сиротская вселенная. Я приветствую свое уродство. Мочусь на линолеум и рад, что ничего не происходит. Каждый урод за себя!
Кожа треснула на пальце, мама, мама, очень больно. Моя ненависть к боли поразительно необычайна, она гораздо важнее вашей ненависти к боли, но и тело мое гораздо центральнее, я – болевая Москва, а вы – просто захолустная метеостанция. Порох и сперма – единственные предметы, которые я намерен исследовать отныне и впредь, и смотри-ка – я безвреден: никаких пуль в погоне за сердцами, никакой спермы в погоне за фатумом: ничего, кроме блистательного истощения: беспечные маленькие цилиндры рушатся в обычном пожаре после многочисленных радуг – отрыжек метеоров: вязкие капли молофьи на ладони тончают и проясняются, похоже на финал Творения, когда вся материя возвращается в воду. Черный порох, пот мошонки, желтый стол теперь похож на меня, тьфу, и кухня похожа на меня, я прокрался наружу в эту мебель, внутренние запахи снаружи, плохо быть таким большим, я залез на плиту, нет ли здесь где-нибудь прохлады, где я мог бы в чистой постели спрятать глаза и намечтать себе новые тела, о, надо сходить в кино, вывести глаза помочиться, кино запихнет меня обратно в кожу, а то я растекся по всей кухне через все свои дыры, кино заткнет поры белыми затычками и остановит мое нашествие на мир, пропущенное кино меня сегодня убьет, я боюсь шутих Ф., у меня слишком болят ожоги, да что вы знаете об ожогах? Вы всего-то сжигали себя. Спокойно, книжный червь! Я выключу свет и в темноте запишу краткое содержание завтрашней главы об индейцах, за которую должен сесть. Самодисциплина. Щелк! «Triompher du mal par le bien»[60]. Апостол Павел. Это будет начало главы. Мне уже лучше. Иностранные языки – отличный корсет. Убери от себя руки. Эдит Эдит Эдит хотеть вечно Эдит Эди пиздочка Эдит где твоя маленькая Эдит Эдит Эдит Эдит Эдит растягивается Э Э Э мошонка как осьминог Эдит губы губы где трусики твои Эдит Эдит Эдит Эдит знал тебя ручьи твои влажные Эээдддддиииитттт уррм уррм нюхай трюфель глубь выпукла почка кнопкой сладка влага сплюнь три хохол резинов холмик девочка приди залуп уп уп один цветок зая свинка умм один языкончик от изголовья губ многие потеряны утопли ушли восстань девочка головка крошечная приди холм плюх утоп капли нету ищет нос спаси дрожь опять ужасна прячься девочка пузырь холма утоп в просто кожи складках губ утопила губы леди выше выше вот горох боб мозг алмаз где где боль синюшная прячется? появись жесткая как латунный пузырь из топи волос любви мелкий кожистый прыщ языку твердая скала пис пис письмо о сними раскрой без волос восстань иль клыки псов предупреждаю зуб лопатой зубы собаки без привязи без любви хлыстом формует формует тебя бусинку тебя маленький тупой мудромальчика девохуй формует командует крошечному перископу иностранной заблудившейся самки субмарины ни один мужик не сможет на сажень всплыть всплыть из женщин океанической течки мекка яйцефабрики таинства койки восстань восстань оттуда откуда я не приходил даже глубинный моллюск тянется от бездыханных ярдов жабер от серых полотен устричного дна деводуши дальше дальше секс-контроль у амазонок восстань восстань здесь клит клит клит из поразительной запрещенной протоплазмической амебы получилась женщина гала гала галактика пожалуйста явись в маленьком шлеме надежды блап блап о жемчуг розов драгоценен радио кристалл чуден плод яма всей пиздожопы жатва явись формуй развей распусти разраковинь разкож взгляни в хуеласку свинцовая клинодамба девочлен нррр гррр мост меж мужчиной женщиной чтобы я доставил тебе удовольствие моя леди разрешись на меня о ты мозг центрогорода вывели из пиздолабиринта ибо я возможно никогда не буду с тобой в водорослях сетей в утопших отелях губчатых джунглях послушном чреве трубковидном грязелинованном травяном заброшенном чулане огромном как мадам Божество что? не восстанешь? плюх плюх сокрылась для языка новее? для языка благороднее? для языка грязнее? для языка Ф.? для чужака? любой чужак что сделает это с тобой удостоится большей чести любой чужак какой чужой тогда тогда я опускаюсь улиткой может туда куда мне предназначено этот автоматический язык соскальзывает по мхам аквариума выстреливает там горный хребет мягок и поддается а блевотина слилась с пустым шоколадным зайцем я его догоняю не стыдись вся вонь неузнаваема язык водит хоровод спасительный вкус грязеконфет эта общая кнопка получше мы оба вынуждены мы должны целовать дырки в жопах потому что у каждого из нас бедняг есть по одной что не поцеловать она окольцована минными холмами их библейским танцем она окольцована чахлыми лепестками язык ныряет лепестки открыты трепещут лепестки сжимаются в резиновый узел я теперь говорю окоченело рой рой рой бей бей бей налети на лепестковый узел заберись внутрь руки раздвигают щеки раздвигают щеки невероятных органов Эдит ее ее они сжимают они сдаются как половинки спелого персика как сильно прожаренный цыпленок совершенные прекрасные кровяные шары это Эдит ее девственная розовость каштановолосая такая же как у меня такая же такая же как у всех нас людей-головешек на коленях затопляющих мир это жесткая проза это таинство повседневного потому я вставляю клинописный рот в лицо сфинса ибо язык мой был лишь пробной игрой на розовой дырке сфинкса я сосредоточиваю рот на чистой беседе гложущее поклонение глотку угроза дерьма отвага любви открыто закрыто открыто закрыто уходит поверхность лепестки закрываются почувствовать как маленькие их уступы мускулов открываются в ужасном покинутом красном отчаянии как горлышко дрозденка о Эдит мембрана в жопе задыхается без стаи моего рта обливается сокращается трепещет в солнечном птичьем купании на подушке сострадательных кишок где я теперь теперь не ходите сюда я просто лицом меж ягодиц ее чьи руки раскинуты мой подбородок машинально ласкает пизду я отпускаю щеки они сжимают меня сжимают меня я плющусь носом впечатываюсь в соки детские игры с дерьмом в мозгу слушай Эдит слушай меня души слушай любимая это твою волосатую дырку сосу я разве мы не едины Эдит разве не подтверждены Эдит разве не дышим Эдит разве не почтительные любовники Эдит разве не грязные открытки разве не вкусная пища Эдит разве не говорим чудесно дорогая розовое зло угрожает перднуть в позе ужаса дорогая клянусь я любил тебя Эдит хвать хвать скачет маленький кратер целуй целуй целуй целуй Эдит Эдит сделай мне так же сделай мне также натяни мою сморщенную жопу на лицо это просто сделай мне так же сделай мне так же сделай мне так же Эдит сирень Эдит Эдит Эдит Эдит Эдит Эдит ворочаясь во сне ложимся ложечкой Эдит Эдит Эдит Эдит пожалуйста явись как мечта грибом из этого жалкого хуя Аладдина Эдит Эдит Эдит Эдит в обертке сладкой кожи Эдит Эдит одинокий муж твой Эдит одинокий муж твой одинокий муж твой яблоки твои побег твой складочки твои почерневший одинокий муж твой.
58
Конфуций (ок. 551– 479 г. до н. э.) – китайский философ, поговорки и диалоги которого были собраны учениками после его смерти.
59
Полное название компании – «Фейерверки братьев Рич во все штаты», расположена в Южной Дакоте.