— Боже, благослови Диану за то, что не прибила твоих кузенов, — сказала Америка.
Я сел возле нее, положив вытянутые руки на согнутые колени.
— Дом выглядит замечательно.
— На некоторое время, — ответила она, наклонившись, чтобы поцеловать меня. — Все еще не думаю, что у нас получится затеять ремонт до того, как они уедут в колледж.
Я засмеялся, но перестал в ту же секунду, что поднялся с пола и потянул за собой жену. Мы оба застонали, чувствуя проявляющиеся признаки старения в теле. Мы много времени провели на этой кухне: готовили еду, делали детей, а позже ползали здесь на четвереньках, заменяя линолеум на современную плитку. Текстурированные потолки были отшлифованы, всюду были установлены гранитные столешницы и новое ковровое покрытие или плитка, во всех помещениях, кроме комнаты мальчиков, стены были окрашены в земляные цвета, было обновлено освещение, заменена техника. Нетронутыми остались только дубовые шкафы и отделка. Наш дом был почти нашим ровесником, но Америке нравилось превращать старое в новое, а не жить в пространстве, которое в нас не нуждалось.
Эмерсон влетел в кухню и обнял Америку.
— Люблю тебя, мама.
Он сорвался с места так же быстро, как и появился, а Америка оттянула рубашку, заметив появившийся белый след.
— Мы пропустили пятнышко, — сказала она раздраженно. — Интересно, много ли их мы пропустили. Надо устроить им вторую мойку.
— Он любит тебя, мама. Как и все они.
Глаза Америки смягчились, когда она посмотрела на меня.
— Только поэтому они все еще живы.
С момента, когда тест показал две полоски, Америка была переполнена любовью. Она любила детей больше, чем своих родителей, больше, чем Эбби, больше, чем меня. И она не искала оправданий для их выходок. Когда Америка пререкалась с моим соседом по комнате и двоюродным братом, Трэвисом, никто из нас не предполагал, что она практиковалась, чтобы в будущем управляться со своими собственными мальчиками Мэддоксами. То, как она одновременно заставляла уважать себя и все же оставалась нежной матерью, почти каждый день напоминало мне тетю Диану.
— Летний лагерь? — Спросил я. Я был тренером «Чикагских Медведей», и довольно больш у ю часть года путешествовал с ними. Америка была святой. Она никогда не жаловалась и не возмущалась, что меня нет дома, и позволяла мне продолжать заниматься любимой работой, даже если это означало для нее много одиноких ночей и самостоятельное воспитание детей. Хотя я считал бы ее святой, даже если бы она всего этого не делала. Но иногда мне хотелось, чтобы они и жаловалась, и возмущалась.
— О, да. Рыбалка, кемпинг, разведение костров. Они так этого ждут. У нас ведь все еще есть страховка, верно?
— Верно.
Америка вздохнула, переплетая наши пальцы. Ее пальчики были сморщены от воды, а комочек пыли запутался в ее светлых волосах, и все равно она была потрясающе красива. Я почувствовал, как что-то сжалось в животе.
— Я люблю тебя, — сказала она, и я снова в нее влюбился.
Я открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил мой телефон. Я закатил глаза, а затем, используя указательный и большой пальцы, аккуратно вытащил его из переднего кармана моих штанов цвета хаки.
— Алло?
— Хей, Шеп. Это, эмм... Это Трент. Вы сейчас дома?
— Мы дома. Что случилось?
— Вы должны приехать.
Я замолчал, не ожидая такого ответа.
— С-сейчас?
— Прямо сейчас, — без промедления ответил Трентон.
Я перенес вес с одной ноги на другую, поняв, что что-то не так.
— Это Джим? — Как и следовало ожидать, мой вопрос привлек внимание Америки. — С ним все в порядке?
— Он в порядке. Нам просто нужно, чтобы вы приехали.
— Конечно, — ответил я, стараясь убрать из голоса беспокойство. Я знал, что Джим был не в очень хорошем состоянии, и заволновался, что, возможно, он получил плохие новости от врача. — Будем через двадцать минут.
— Спасибо, Шеп, — сказал Трентон, прежде чем повесить трубку.
— Что с Джимом? — Спросила Америка.
Я отложил телефон и пожал плечами.
— Не знаю. Они хотят, чтобы мы приехали.
— Звучит срочно, — сказала она, внимательно вглядываясь в мое лицо в поисках ответов.
— Я правда не знаю, любимая. Давай просто загоним мальчиков в машину. Двадцать минут на это — очень оптимистично.
— Я разберусь, — сказала она, выходя в коридор. — Мальчики! В машину! Быстро!
Я смотрел, как она исчезает в комнате Элая и Эмерсона, после чего начал искать ключи и телефон, потратив на это целую минуту, прежде чем понял, что они у меня в карманах. Я проклинал все на своем пути, пока поднимался в комнату Эзры. Зайдя, я сказал ему поскорее натягивать конверсы, чтобы мы могли уехать.
Я знал, что свою уборку Америка начала в первую очередь с комнат мальчиков, но пол у Эзры уже был завален одеждой, игрушками и...
— Камни? Серьезно? — Спросил я.
— Мне их дал Джеймс. Он выиграл их в покер.
Я скрыл улыбку, точно зная, от кого у Джеймса такие умения.
— Завяжи шнурки. Давай, приятель, нам пора.
— Куда? — Спросил Эзра своим тоненьким голосом. Он напоминал мне Томаса, которому всегда надо было знать все детали.
— К папе Джиму, — сказал я.
Близнецы Трэвиса и Эбби — Джеймс и Джессика — появились на свет всего на месяц позже Эзры и оказывали большое влияние на него. Но даже без их привычки называть Джима Большим папой, мои дети считали его своим дедушкой.
— Даааа! — Прошипел Эзра, выбегая за дверь с незавязанными кедами.
— Эзра, зашнуруй обувь! Эзра! — Прокричал я ему вслед.
Америка уже стояла около машины с открытой задней дверью и через Элая тянулась к ремню Эмерсона, чтобы пристегнуть его. Эзра скользнул на сиденье с другой стороны, болтая шнурками. Америке было достаточно кивнуть на его ноги, и он послушно подтянул колени, чтобы завязать шнурки.
— Как тебе это удается? — Сказал я, подходя к своей дверце.
— Они точно знают, что именно может им сойти с рук,— сказала она, открывая пассажирскую дверь. Она пристегнулась, а потом откинулась на спинку, наслаждаясь драгоценными минутами спокойствия, что были у нас в машине, пока дети пристегнуты. Я еле расслышал ее следующие слова сквозь шум двигателя. — У каждого ребенка есть валюта — любовь. А еще они знают, что я могу их уничтожить.
Я усмехнулся, точно зная, что она говорила серьезно. Я видел, как многие самолетики или гоночные машинки были упакованы и отданы на благотворительность, либо хранились, пока мальчики их не заработают обратно. Порой Америка вела себя как военачальник, но совершенно справедливо. Однажды они ее перерастут, и ей было важно до тех пор воспитать в них уважение. По дороге к Джиму, я думал, как бы все сложилось, будь Диана здесь, чтобы воспитывать моих кузенов. Все, что делала Америка в качестве матери, в точности соответствовала моим представлениям о моей тетушке. Я не был уверен, как ей, будучи единственной дочерью в семье, удавалось усмирить толпу шумных Мэддоксов, но как только она подарила жизнь Эзре, каким-то образом она всегда знала, когда быть ласковой, а когда жесткой.
Я включил поворотник, пропуская машины, прежде чем повернуть налево к дому Джима. Две грунтовые трещины на каждой стороне дорожки свежескошенной травы тянулись по левой стороне дома прямо к задней его части. Рядом уже было припарковано столько машин, что мой минивэн остался торчать задом на дорогу на целых полметра. Хорошо, что машина, припаркованная перед домом, удерживала от него поток автомобилей.
— Что за чертовщина? — Сказала Америка.
— Мама, — отругал ее Эзра. — Не говори чертовщина.
— Это ты не говори чертовщина, — ответила Америка.
— Ты первая.
Она медленно повернулась, стреляя в него смертоносным взглядом. Он опустился на сиденье, уже опасаясь за свою жизнь.